103 
— Как Франс?
— Прекрасно. — Ральф снова внимательно взглянул на нее. — Франс ждет ребенка в сентябре.
Пакстон серьезно взглянула на него, стараясь понять, что он чувствует по этому поводу. Учитывая неопределенность их положения, Ральф всегда был против детей. Он считал, что не стоит заводить ребенка вне брака. И очень переживал из-за этого.
— Я пытался ее отговорить. Не ради нас, ради ребенка. Но она так этого хочет, и вот… voila. — Ральф еще не женился на ней, но, с тех пор как речь пошла о ребенке, серьезно подумывал об этом. Он пытался убедить Франс, что им надо пожениться.
— Ну, а что там, в Штатах? — спросил Ральф, как будто говорил о чужой стране. Он так давно там не был.
— Как-то странно, — призналась Пакстон. — Поначалу я просто ничего не могла понять. Едва выносила все вокруг. Люди какие-то совсем другие, во всяком случае, мне так показалось.
Все заняты только собой, и никому и дела нет до того, что здесь творится. Они живут так, будто Вьетнама не существует. Это, конечно, не относится к тем, кто здесь побывал. Но остальные знать ничего не хотят, так что для них он и не существует.
— Я как раз недавно думал об этом.
Они приехали в «Континенталь», и только сейчас Пакстон поняла, что успела забыть это невыносимое марево над Сайгоном. На миг Пакстон вспомнила прохладу Сан-Франциско. Но лишь на миг. Она была счастлива, что снова здесь, что слышит бесконечный шум машин, вдыхает аромат цветов, фруктов и выхлопных газов.
Они медленно спускались по ступеням, и Пакстон подумала, как хорошо было бы сейчас случайно встретить Нигеля. Она сказала об этом Ральфу. Тот ничего не ответил, только странно посмотрел на нее.
— Он погиб два месяца назад в Бьенхоа. Дурацкое стечение обстоятельств. Машина взорвалась… Вьетконговцы бросили бомбу, небольшую… Такая ерунда, а он погиб.
Из-за ерунды погиб и Питер, и многие другие. Но даже когда парни гибли в бою, Пакстон все равно казалось, что они погибли из-за ерунды. Так было и с Биллом. Но сейчас она старалась не думать об этом, а только радовалась, что Ральф рядом.
— Какой ужас.
Пакстон было жаль Нигеля, хотя, говоря по правде, он ей никогда особенно не нравился.
— Ты сейчас много работаешь?
— Очень много. — Ральф довольно улыбнулся. — Но мне нравится. Как здорово, что мы снова будем вместе. Ну, когда думаешь начать? Я все откладывал поездку в Дананг, ждал, не найдется ли попутчик.
— Рада слышать. — Пакстон никогда не бывала в Дананге, не хотелось ехать туда из-за Питера — вдруг ей окажется невыносимо тяжело там, где его убили. Но теперь она была готова ехать.
— Отлично. Я все беру на себя. Что, если послезавтра?
— Хорошо, — улыбнулась Пакстон.
Ральф взглянул на часы. Пора было возвращаться домой к Франс. Не хотелось в такое время оставлять ее одну. Она последние дни неважно себя чувствовала, а ан был сущим наказанием.
— Я тебя подброшу обратно в «Каравеллу», — предложил Ральф, вставая, но Пакстон только покачала головой.
— Я лучше прогуляюсь, если не засну. А надоест ходить — поймаю рикшу. Не беспокойся.
Он нагнулся и чмокнул ее в щеку.
— Как хорошо, что ты вернулась. Я очень рад, — Я тоже. — Она крепко обняла его. — Огромный привет Франс. Увидимся завтра на пятиминутке. Они все еще продолжаются?
Пакстон засмеялась от радости при мысли о том, что завтра снова увидит всех знакомых корреспондентов. Да, теперь она твердо знала — она вернулась домой. Но эта мысль, как бы справедлива она ни была, немного пугала. Пакстон перестала быть приезжей, новичком, теперь она стала «одной из них». Из тех, кто прирос к этому месту и будет связан с ним, пока не кончится война.
Она помахала Ральфу вслед и закрыла глаза, продолжая потягивать из стакана. За соседним столиком сидел «зеленый берет» с девушкой-вьетнамкой. На нем была полосатая защитная форма, на которой чередовались красные, белые и голубые цвета. Они очень гордились этой формой, за которую и получили прозвище «тигриные полосы».
Пакстон пила тхом-ксай, пенистый ананасовый напиток, к которому давно пристрастилась. Она заранее знала, что стоит ей выпить, как у нее начинают путаться мысли. Так случилось и на этот раз. Пакстон поставила стакан и огляделась. Все это было больше похоже на сон. Она вернулась, теперь ее окружали знакомые лица. Но не все в этом сне было таким приятным.
Сначала она не знала, что и сказать, да она и не собиралась ничего говорить. Он сам первый уставился на нее, и было видно, что она нервничает, а ему неловко. Это был Тони Кампобелло, первый сержант Билла.
103 
