Особенно,... 
14 
Начинался он с шатра на двух шестах, в 1947 году к ним прибавилось еще два шеста. Однако главным было не это, а сам владелец заведения, Пратап Вавалкар, наверное, умнейший из всех, кто занимался этим родом деятельности. Кроме всего, доктору нравился Вавалкар и за то, что он никогда не поддразнивал Даруваллу за его увлечение исследованием крови карликов.
В шестидесятых годах «Большой Королевский» гастролировал по всему свету. Самыми плохими были доходы от выступлений в Египте, самыми высокими — в Иране, в Бейруте и Сингапуре выручка получалась средней. Из всех виденных им стран больше всего владельцу цирка понравилась страна Бали (так он называл остров в Индонезии восточнее острова Ява). В теперешние времена зарубежные гастроли стали ему не по карману. «Большой Королевский цирк» с шестью слонами, двумя десятками тигров и пантер, с десятком лошадей и двенадцатью человекообразными обезьянами редко покидал пределы штатов Махараштра и Гуджарат. Как вывезти за рубеж 150 артистов труппы, мелких дрессированных животных, десятки собак и различные виды попугаев?
Интересуясь историей цирка, Дарувалла узнавал такие подробности его жизни, которые волнуют людей лишь в детском возрасте. По-видимому, у доктора было заурядное и неинтересное детство. В результате Фарук стал обладателем множества цирковых историй и рассказов, услышанных за кулисами цирка. Среди них особо выделялись экспромты Пратапа Вавалкара.
— У эфиопских львов коричневая грива, но во всем остальном они ничем не отличаются от львов других пород. Они не будут слушаться дрессировщика без того, чтобы их не называли правильно по именам, — говорил Вавалкар, и доктор запоминал эти детали как сказку, рассказанную ребенку на ночь.
Даже в Канаде, торопясь ранним утром в больницу, доктор вспоминал цирк и палатку повара — пар поднимался над большими котлами, подогреваемыми газовыми горелками. В одном котле повар кипятил воду для чая, в двух других — молоко. Котел молока выпивали с чаем, второй уходил на омлет для шимпанзе. Надо сказать, обезьяны тоже пили чай, но только холодный — горячего они не любили. Фарук вспоминал, что слоны предпочитали буханки хлеба сорта «Роти». Тигры принимали витамины. Их добавляли в молоко, отчего оно становилось розовым. Все эти подробности не имели никакого отношения к его ортопедии, однако он жадно проглатывал их и держал в памяти, словно информацию, необходимую для работы.
Дарувалла восхищался инспектором манежа и дрессировщиком Пратапом Сингхом, мог до мельчайших деталей описать ожерелье из тигриных клыков, которое тот носил, однако не помнил ни одного украшения жены, несмотря на то, что многие принадлежали еще ее матери и были прекрасными. Однажды вместе с дрессировщиком доктор выпил лекарство от головной боли, состоявшее из смеси красного вина и жженного человеческого волоса. От астмы Сингх предлагал такое лечение: смочить в тигриной моче зубок чеснока, потом высушить его и растолочь, а порошок этот вдыхать через нос. Самым серьезным образом
Сингх убеждал доктора не глотать волосков из тигриных усов, поскольку это смертельно.
Если бы Фарук прочитал подобные наставления на страницах газеты «Таймс оф Индиа», то он бы написал саркастическое письмо в газетную колонку «Мнение читателей» и разгромил «суеверную глупость». Таким словосочетанием он называл все, что относилось к области ненаучного мышления или колдовства. Однако способы улучшения здоровья нетрадиционными методами давал сам великий Сингх, который, как считал Дарувалла, глубоко разбирался в своем деле.
Профессиональные тонкости циркового дела, исследование крови клоунов-карликов, пребывание под куполом цирка в страховочной сетке с последующим падением на несчастную жену карлика — все это укрепляло Фарука в ощущении того, что он стал приемном сыном цирка. Доктор постоянно мысленно возвращался к тому моменту, когда оказывал помощь Дипе, считая его самым славным в своей жизни. Неудивительно, что его можно было всегда встретить в первых рядах зрителей всякий раз, когда очередной цирк выступал в Бомбее. Доктор перемигивался с акробатами и дрессировщиками, однако он по-настоящему был счастлив, наблюдая тренировки и внутреннюю жизнь цирка, скрытую от посторонних. Эта привилегия, возможность наблюдать жизнь артистов в боковых приделах основного циркового шатра, в их домиках, а также у клеток животных, показывали, что он принят в лоно цирка. Временами он хотел быть настоящим его сыном, поскольку в душе понимал, что является всего лишь почетным гостем труппы. Тем не менее для доктора это внимание было не мимолетным, а постоянным.
14 
