214 
— Ёбарь, — тихо произнес Мартин.
— Что это такое? — спросил его Ариф.
— Я сказал «ёбарь» или «мамаёб», — ответил Мартин.
— Это что, игра? — снова спросил Ариф после долгой паузы.
— Ты понимаешь, что я имею в виду: ты — мамаёб, — произнес Мартин Миллс.
— Она заставила меня сделать это. Так получилось, — сказал Ариф после очередной долгой паузы.
— Ты, наверное, заболеешь, — произнес Мартин, обращаясь к товарищу по комнате.
Мартин на самом деле не имел в виду какую-то заразную болезнь. Он бы не говорил так, если бы ему показалось, что Ариф может влюбиться в Веру. Он сильно удивился, когда Ариф набросился на него и стал бить по лицу.
— Никогда не говори так о… своей матери! Только не о своей матери! Она красивая! — заорал турок.
Их битву прекратил мистер Вимс, дежуривший по спальному корпусу. Все обошлось благополучно, бойцы они были не тренированные и никто из них не получил повреждений. Мистер Вимс вел себя очень дружелюбно. С более грубыми мальчишками он справиться бы не мог — он преподавал музыку. Вид его наводил на мысль, что скорее всего мистер Вимс — гомосексуалист. Однако так думали о нем только работавшие на факультете женщины, которые относились к тем особам женского пола, которые любого неженатого мужчину в возрасте старше тридцати лет считают «голубым». Ученики любили мистера Вимса, но им не нравилась его отстраненность от занятий атлетизмом, культивировавшихся в школе В своем рапорте в дисциплинарный комитет дежурный по спальному корпусу описал размолвку между Мартином и Арифом, как «небольшую потасовку». Неудачно выбранное слово привело к неблагоприятным последствиям.
Позже, когда Арифу Коме поставили диагноз «гонорея» и когда он отказался сообщить школьному врачу, где он заразился этой болезнью, подозрение пало на Мартина Миллса. Слово «потасовка» наводило на мысль о размолвке между любовниками. По крайней мере так думали мужчины, входившие в дисциплинарный комитет школы. Мистеру Вимсу поручили узнать у мальчиков, не являются ли они гомиками и не занимались ли они мужеложством. Дежурный по спальному корпусу с гораздо большей симпатией относился к мужеложству, чем все эти придурки на факультете.
— Если вы любили друг друга, то тебе, Мартин, тоже нужно обратиться к доктору, — объяснил мистер Вимс.
— Скажи ему! — потребовал от Арифа Мартин.
— Мы — не любовники! — произнес Ариф.
— Правильно, мы — не любовники, но говори дальше. Я тебе разрешаю, — повторил Мартин.
— О чем ты хочешь мне сказать? — спросил дежурный по спальному корпусу.
— Он ненавидит свою мать. Он хочет сказать вам, что я заразился от его матери. Вот как сильно он ее ненавидит, — объяснил Кома.
Мистер Вимс видел Веру, поэтому он мог понять причину ненависти.
— Он трахал мою мать. Нет, скорее всего она трахала его, — сказал Мартин мистеру Вимсу.
— Теперь вы поняли, что я имел в виду? — спросил Ариф Кома.
Педагогический коллектив большинства частных учебных заведений состоит из поистине святых преподавателей и некомпетентных страшилищ. Мартину и Арифу повезло: их дежурный по спальному корпусу входил в категорию святых. Однако мистер Вимс оказался настолько правильным человеком, что замечал несправедливость меньше, чем обычный человек.
— Пожалуйста, Мартин. В мужском колледже-пансионате нельзя умалчивать о такой серьезной вещи, как болезнь, передающаяся только половым путем. Какими бы ни были твои чувства к матери, мы здесь надеемся узнать правду не для того, чтобы тебя наказать, а чтобы дать тебе совет. Как можно тебе советовать, как мы сможем высказать свое мнение, если не знаем правду? — сказал дежурный по спальному корпусу.
— Моя мать трахала его, думая, что я присутствую в это время на мессе, — поведал Мартин мистеру Вимсу.
Учитель закрыл глаза и стал улыбаться. Он делал так, когда считал про себя, чтобы успокоиться.
— Я хотел спасти себя, Мартин, но понимаю, насколько это бесполезно, — сказал Ариф Кома.
— Пожалуйста, мальчики… один из вас говорит неправду, — укорил их дежурный по спальному корпусу.
— Ладно, давай скажем ему. Ты согласен? — спросил Ариф у соседа по комнате.
— Ладно, — согласился Мартин.
Он знал, что любит Арифа, поскольку тот в течение трех лет был его единственным другом. Если Ариф хотел сказать, что они — любовники, тогда почему бы не подтвердить это? Никому бы другому Мартин не хотел доставить такого удовольствия, только Арифу.
214 
