264 
— А почему нельзя рассказать Джулии о том, что произошло? — спросил Мак.
— Она во мне разочаруется, поскольку я ничего не предпринял, — признался Фарук
— Сомневаюсь в этом, — произнес Макфарлейн.
— Я плохо себя чувствую, оттого что бездействовал, — сдался Фарук.
— С этим уже ничего не поделаешь, — откликнулся Мак.
По дороге домой доктор Дарувалла спросил Макфарлейна о его работе в приюте для больных СПИДом, который открыли в Торонто.
— Я там всего лишь доброволец, — разъяснил ему Мак.
— Но вы все же доктор. Я имею в виду, там, должно быть, интересно работать. А что конкретно делает в приюте ортопед?
— Ничего. Там я не доктор, — ответил Мак.
— Но вы же всюду врач! И там есть пациенты с сильными воспалениями. Мы же знаем, что следует делать с воспалениями и нарывами. А разве не нужно делать обезболивающие уколы? — спросил Дарувалла.
Фарук имел в виду морфий, этот великолепный наркотик, препятствующий всяким сигналам о боли, в том числе сигналам о боли в легких. А разве не по причине их отказа столько трагичных случаев в приюте? Разве морфий не используется там особо часто?
— А как в отношении анемии мускулов у лежачих больных? Разумеется, вы можете показать родственникам пациентов, как делать физические упражнения, лежа в постели, или раздавать теннисные мячи, чтобы они их сжимали, — добавил Фарук.
В ответ Макфарлейн только рассмеялся.
— В приюте свои врачи, специализирующиеся по СПИДу. И там я не работаю как врач. Мне просто нравится быть добровольным помощником, — сказал он.
— А как же катетеры? Они всегда засоряются. Кроме того, у больных воспаляются поры на коже, — снова начал Фарук, но уже угасшим голосом. Только он принялся рассуждать, возможно ли прочистить катетеры, применяя антикоагулянт, как Макфарлейн его прервал.
— Там я не выполняю никакой работы, требующей врачебного образования.
— Тогда чем же ты там занимаешься. Мак?
— Во время одного ночного дежурства я стирал белье. В другой раз пришлось отвечать на телефонные звонки.
— Но это может делать каждый! — воскликнул Фарук.
— Разумеется, каждый доброволец может это, — подтвердил Макфарлейн.
— Но, допустим, у пациента приступ. Возможно, приступ инфекционной болезни. Что ты тогда делаешь? Вводишь ему внутривенно валиум?
— Я звоню по телефону врачу, — ответил Гордон.
— Ты меня разыгрываешь! А если у пациента выскочили трубочки для принудительного кормления. Что делать тогда? У вас своя аппаратура для получения рентгеновских снимков или вы возите пациентов в госпиталь? — допрашивал его Фарук.
— Я звоню по телефону доктору. Это ведь приют и там находятся не для того, чтобы выздороветь. Однажды ночью я читал вслух больному, который не мог уснуть, потом писал письма за другого больного друзьям. Он хотел проститься с семьей и друзьями, но не знал, что ему следует написать, — объяснил Макфарлейн.
— Невероятно! — воскликнул Дарувалла.
— Они попадают туда, чтобы умереть. Мы помогаем им сделать это достойно. Здесь ничего не требуется из того, что мы обычно делаем для большинства наших пациентов.
— Итак, ты просто идешь туда, отмечаешься и докладываешь кому-то о своем прибытии. Что происходит потом? — спросил Дарувалла.
— Обычно медсестра говорит, что мне надо сделать.
— Медсестра дает указания доктору, что ему делать! — воскликнул Фарук.
— Наконец ты начал что-то понимать, — хмыкнул Гордон.
Они подъехали к дому доктора на улице Рассел-Хилл, находящемуся на огромном расстоянии от Бомбея. Так же далеко был он расположен от торонтского района под названием «Маленькая Индия».
— Сказать вам честно, о чем я думаю? Хотите узнать? — Марин Миллс прерывал историю Фа рука лишь несколько раз. — Думаю, вы свели с ума вашего бедного друга Макфарлейна. Совершенно очевидно, что вы его любите, однако на каюта условиях? На ваших условиях. Их диктует гетеросексуально настроенный доктор, — сказал иезуит.
— Но я просто такой человек! Я доктор, который настроен гетеросексуально! — закричал Дарувалла, и несколько человек в аэропорту продемонстрировали в ответ удивление средней силы.
— Три тысячи восемьсот девяносто четыре, — произнес голос из репродуктора.
— Главное не в этом, — продолжал миссионер, не давая себя запугать. — Можете ли вы воспринять сумасшедшего гомосексуалиста, не доктора и не такого человека, который был бы озабочен вашими проблемами? Такого человека, который бы меньше внимания обращал на расизм и на то, что случается с «цветными иммигрантами», как вы их называете. Стали бы вы заботиться, хлопотать о таком человеке? — спросил миссионер.
264 
