150 
Отец махнул рукой, как бы давая понять, что прощание кончено, но никто не трогался с места. Игнат молчал и тупо глядел себе под ноги.
– Да, мы обещаемся, – дрожащим голосом прибавила мама, протянула руку к Польке, но сейчас же опустила ее и отвернулась.
– Дела теперь уже не поправишь! – опять заговорил отец, видимо, начинавший тяготиться немой сценой отчаяния этих людей. – Уж надо как-нибудь... Срок не так велик, переживешь. Что же делать?
Матрена тихо отстранила Польку, сделала шаг вперед и молча повалилась барыне в ноги, касаясь лбом пола.
– Матрена! – вскрикнула та, и слезы сразу брызнули у нее из глаз. – Не кланяйся мне, Матрена! Поверь ты мне: я уберегу твою девочку... Не кланяйся в ноги!
Она наклонилась, дотронулась дрожащей рукой до плеча Матрены и сама опустилась на пол рядом с ней.
– Надо терпеть... Всем надо терпеть! – торопливо шептала она. – Всем надо...
– Ну довольно, довольно! – не скрывая своего нетерпения, заговорил отец. – Я очень огорчен. Я был доволен тобой, Игнат. Отбудешь срок, приходи опять. Возьму. И не беспокойся за дочь. С Богом теперь!
Он взял за руку жену и хотел увести ее с собой, но та освободила руку и еще раз крепко обняла Матрену.
– Надо терпеть! – шепнула она еще раз.
Матрена встала. Она обвела комнату недоумевающим взглядом и остановилась на Грише. Один миг женщина и мальчик глядели друг другу в глаза, потом Гриша робко опустил ресницы и двинулся вперед.
– Прощай! – сказал он очень тихо и очень ласково. Но Матрена продолжала глядеть на него молча, все еще недоумевая над чем-то. Тогда Гриша направился к Игнату. Он протянул руку, Игнат взял ее и вдруг наклонился к самому лицу ребенка.
– Польку... будешь жалеть? – спросил он.
– Буду! – серьезно и торжественно ответил Гриша и смелым, блестящим взором взглянул в печальные глаза своего друга. Игнат провел рукой по голове мальчика, истово перекрестился на образ и направился к двери.
– Матрена! – позвал кто-то из дворни. – Матрена! Игнат-то вышел. Ждут тебя, поди! Телега у крыльца.
Молодая женщина встрепенулась, тупое выражение недоумения сменилось испугом. Рядом с ней, по-прежнему уткнувшись лицом в складки платья, стояла Полька и дрожала всем телом. Она медленно повернулась и вышла.
Мальчик, сдерживая рыдания, сначала шагом, потом бегом вбежал в детскую и сел опять за кровать, мрачно смотря перед собой. В коридоре послышались шаги отца. Он вошел в детскую и остановился перед Гришей.
– Что ты тут сидишь? Иди к няньке, – сказал он.
Мальчик молчал и не трогался с места.
– Гриша! – строго крикнул отец. – Тебе я говорю или нет?
Ребенок поднял голову и остановил на нем серьезный, неприязненный и пристальный взгляд.
– Послушай, – невольно смягчаясь, заговорил отец, – ты, кажется, сердишься на меня? Я-то тут при чем? Разве я виноват? Это мне тебя следовало бы хорошенько отчитать: как ты смел кричать на урядника? Да говори же! – нетерпеливо крикнул он, чувствуя, что упорный взгляд сына раздражает и как будто стесняет его.
– Пусть... – тихо и спокойно сказал Гриша.
– Что пусть?
– Пусть ты меня бранишь. Мне теперь все равно.
Отец немного растерялся.
– Ну прекрасно! – сказал он. – А я с тобой теперь и говорить не хочу.
Он повернулся и направился к двери.
– По-твоему, – крикнул ему вслед Гриша, – по-твоему, его вареньем кормить, как няня?
Отец остановился.
– Всякий делает свое дело, – заметил он, – исполняет свой долг. Уряднику приказано было ехать за Игнатом, он поехал. Он хороший, добрый человек, а ты обидел его. И ты обидел меня, няньку... За что?
Гриша медленно опустил глаза, и на лице его ясно выразилось недоумение и боль.
– Нехорошо, брат! – укоризненно заключил отец и вышел из комнаты.
Гриша сидел неподвижно.
«Нехорошо, брат! – вспомнился ему укоризненный, почти ласковый голос отца. – Нехорошо?.. Обидел?.. – мучительно раздумывал мальчик. – Я обидел... А они все... Игната... за что?»
Гриша опустил голову и по-детски нахмурился.
«Всякий делает свое дело... А как же вышло такое нехорошее, злое дело?..»
Он поднял глаза, и в его остановившемся взгляде застыл мучительно тяжелый вопрос.
Л. Авилова
17 ИЮНЯ (Война)
Бедствия войн и военных приготовлений не только не соответствуют тем причинам, которые выставляются в их оправдание, но причины их большей частью так ничтожны, что не стоят обсуждения и совершенно неизвестны тем, которые гибнут в войнах.
150 
