Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
25 
— Тут ведь, наверно, не очень глубоко, — проговорил Эндрю, словно решая трудную задачу. — Сейчас я вам ее достану.
Он разбил рукой теплую поверхность воды. Потом помедлил. Не слишком проворно снял часы, спрятал их в карман и начал стягивать френч. Милли не сводила с него глаз. Он сложил френч, а потом не знал, что с ним делать класть его на мокрые плиты не хотелось, и он раздумывал, пока Милли, молча протянув руку, не забрала его. Тогда он закатал рукав рубашки до плеча, ослабил галстук и расстегнул ворот, где немножко жало. Эти приготовления заняли до нелепости много времени. Он погрузил руку до локтя, еще глубже, а дна все не было. На потревоженной поверхности прудика плясал и дробился бледный овал — отраженное лицо Милли. Эндрю во всю длину растянулся на плитах. Вода заплескалась у его плеча, пальцы стали шарить по мягкому илистому дну. Он нащупал что-то твердое и в следующую минуту вытащил серьгу. Он поспешно отдал ее тетке, и оба встали на ноги.
Эндрю этот эпизод огорчил и расстроил — главным образом, как он теперь понимал, потому, что он прокопался, снимая френч; а между тем не мог же он лезть рукой в воду одетый, это было бы идиотство. Он торопливо натянул френч, откашлялся и стал чистить бриджи, на которые полосами налипла жидкая зеленоватая грязь. Ему уже казалось, что его незаслуженно обидели.
— Эндрю, — окликнула тетя Миллисент.
Он выпрямился и. взглянул на нее. В тот же миг она быстрым движением сунула серьгу ему на грудь, за рубашку. Через секунду в разрыве изгороди показались Кристофер и Хильда. Вся терраса зазвенела от беспричинного смеха Милли. Полил дождь.
5
— Я уж думал, они никогда не уйдут, — сказал Кристофер.
— Как вы от них улизнули?
— Сказал, что еду в город.
— Вам не кажется, что тетя Хильда догадалась?
— Милейшая Хильда пребывает в полном неведении.
— Она ничего про меня не говорила?
— Только то, что никому, кроме вас, не пришло бы в голову пить чай в саду. И должен сказать, я с ней согласен.
— Но я же нарочно, — сказала Милли. — Я думала, если мы будем сидеть и дрожать на террасе, они скорее уйдут.
— Значит, вы не так наивны, как я думал. В вас сидит существо хитрое и расчетливое.
— Да нет же. Я выдумала причину задним числом.
— И кстати, что вы такое сделали с юным Эндрю? Околдовали его, не иначе. За чаем он, по-моему, не произнес ни слова, только поправлял все время воротник рубашки.
Милли рассмеялась.
— Да, я смутила его покой. Как именно — не важно. Он так похож на своего отца, просто трогательно. Его нельзя не подразнить. Подходит он вам на роль зятя?
— Он славный мальчик. Не так умен, как Франсис, но не дурак, и характер легкий. И потом, они отлично друг друга знают и любят друг друга…
— Любят… Н-да.
— Н-да, вот именно.
Разговор этот происходил в длинной комнате на втором этаже, бывшей бильярдной, которую Милли превратила в некое сочетание будуара и домашнего тира. Эта смешанная атмосфера сбивала с толку знакомых Милли, на что, безусловно, и была рассчитана. Комната была устлана толстым ковром, и в ближнем ее конце, у двери, чем-то неуловимо наводя на мысли о церковном, стоял низкий белый туалетный стол с высоким зеркалом под большим кружевным балдахином вроде тех, какие во время крестного хода держат над гостией. По бокам зеркала высились золоченые подсвечники со свечами, сейчас не зажженными, а перед ним помещался розовый пуф, перетянутый гирляндой из шелковых розочек. Тут же расположилось несколько чрезвычайно удобных, обитых атласом кресел. Все они были повернуты лицом к зеркалу, словно приготовлены для какой-то церемонии, в ходе которой Милли предстояло украшать свою особу, а может быть, и разоблачаться на глазах у восхищенных зрителей. Насколько было известно Кристоферу, никаких таких церемоний здесь не происходило, и он вовсе не предполагал, хотя и не пытался в этом удостовериться, что в баночках уотерфордского стекла на туалете в самом деле хранится косметика. Скорее там могли храниться ликеры. Насколько ему было известно… ибо порой его пронзало подозрение, что у Милли есть какая-то тайная жизнь, и там, в этой жизни, с другими, проблематичными поклонниками она доходит до пределов, о каких он не мог и мечтать. Но нет, это исключено; он знает о Милли решительно все, и раз ему отказано в конечных милостях, значит, и никто другой их не удостоен.
25 
