Особенно,... 
79 
Сычуаньская парча ярка да цветаста, как глупость человеческая…
В комнату неслышно проскользнул Немой Братец, служка той опиумокурильни, в задней комнатушке которой и была назначена встреча. Мало кто знал, что Немой Братец и есть настоящий хозяин-угуй этого притона, владеющий тайной биркой на территорию, а толстяк Вань по прозвищу Десять Тысяч нужен лишь для отвода глаз и вручения взяток Быстроруким. Но даже судья Бао не был осведомлен, что бирку на территорию Немой Братец получил лишь благодаря Змеенышу: когда вожаки Дымных Цветов хотели свернуть Немому Братцу шею, только гибель старшего Цветка, которого случайно ткнул пальцем в бок какой-то юнец-доходяга на городском базаре, отсрочила приговор. В результате Немой Братец не оплошал, шеи все-таки были свернуты, но совсем не те, что предполагалось вначале, а его опиумокурильня стала местом тайных встреч лазутчика.
И Змееныш ни на миг не сомневался: угуй опиумокурильни и отброс общества, Немой Братец скорее даст расчленить себя на семьдесят семь частей, чем сознается в своем знакомстве с лазутчиком.
Даже если знать, что немым Братец был только по прозвищу.
– Вечером я буду вынужден покинуть Нинго и отправиться в Северную Столицу, – устало сказал Змееныш Цай.
Притворяться было ни к чему, и судья Бао в очередной раз поразился: только что перед ним сидел невинный отрок-монах с юношеским пушком на щеках – и вот уже за чашкой чая тянется ровесник высокоуважаемого сянъигуна, измотанный до предела и держащийся лишь на выучке и долге.
– Один? – спросил судья, не спрашивая: «Почему?»
Понимал: значит, надо.
– С преподобным Банем, – ответил Змееныш. – Я был отослан из обители по просьбе последнего, в качестве его сопровождающего.
И все трое надолго замолчали, прихлебывая крутозаваренный, слегка терпкий чай.
– Что ты сумел узнать? – спросил судья Бао.
– Немного, – отозвался Змееныш. – Я узнал, что на первых порах у монахов Шаолиня отбирают то, что мы зовем нравственностью или обыденной моралью «ли». Я узнал, что затем у иноков обители близ горы Сун отбирают обыденное сознание, которое странный малыш-инок назвал неизвестным мне словом «логика». Взамен обыденных морали и сознания им дают способность жить не раздумывая, бить не промахиваясь, умение играть на железной флейте без отверстий и надежду на грядущее прозрение.
– Это все? – спросил даос.
– Это все, что я узнал. Впрочем, нет, не все. Еще я узнал, что уродливый монастырский повар пишет на деревянном диске иероглифы «цзин» и «жань» (судью Бао передернуло), а также ходит в Лабиринте Манекенов как у себя дома. Следом за поваром Фэном идет ребенок в рясе по прозвищу Маленький Архат. Теперь – все. Смею ли я спросить: что узнали вы, достойный сянъигун?
– Я узнал, что в канцелярии Владыки Темного Приказа шарят невидимые демонам руки с уже знакомым нам клеймом, – невесело улыбнулся судья Бао.
– Это все? – спросил лазутчик, понимая, что сегодня можно спрашивать без церемоний.
– Нет, не все. Я узнал, что этими руками можно предупреждать неслучившееся. И что Сын Неба Юн Лэ, да продлятся его годы вечно… похоже, вскоре у нас будет новый император. Возможно, именно поэтому преподобный Бань отправляется в Северную Столицу. Теперь – все.
И все трое опять замолчали.
Судья Бао думал: стоит ли ему немедленно воспользоваться подвернувшейся возможностью и послать со Змеенышем в Столицу доклад о происходящем. Риск огромен, в первую голову для самого лазутчика, но если правильно составленный доклад попадет в руки… нет, на высочайшие руки достойный сянъигун и не рассчитывал! Просто бывший однокашник судьи Бао, преуспевший по службе, славился близостью к первому министру двора. Ума бывшему однокашнику было не занимать (не зря ж письмо прислал!), сообразительности – тоже; а старые приятельские отношения могли весьма поспособствовать правильному движению доклада. Все большую силу забирает в Поднебесной тайная служба монахов с клеймеными руками, а ни одна повозка не сможет долго ехать, если одно колесо у нее гораздо объемистей прочих. Опять же: если Сын Неба и впрямь болен…
Железная Шапка думал: иногда судьбы мира зависят от таких ничтожных мелочей, что впору усомниться в правоте Безначального Дао, которое, как известно, не торопится, но всюду успевает. Интересно все же: что на этот раз скажет даосу, ввязавшемуся в суету сует, его учитель, небожитель Пэнлая, и не осердится ли за самовольство? И плохо ли то, что при виде двух измученных людей – судьи Бао и вот этого лазутчика – сердце даоса преисполняется скорбью и негодованием на жестокость бытия; а это уж вовсе недостойно бедного отшельника, собирающегося выплавить киноварную пилюлю бессмертия! Или все-таки достойно?
79 
