72 
Колхаус сидел в задумчивости. «Мистер Вашингтон, — сказал он наконец, — нет ничего, с чем бы мне хотелось скорее покончить, чем с этим делом. — Он поднял глаза, и просветитель увидел в них слезы. — Пусть брандмейстер починит мою машину и доставит ее сюда, к этому зданию. Вы увидите, я выйду с поднятыми руками и больше уже никогда и никому Колхаус Уокер не причинит никакого вреда».
В этом заявлении впервые со дня нападения на «Эмеральдовский движок» прозвучало изменение колхаусовской позиции, но Вашингтон не понял этого. Он услышал только, что мольба его отвергнута. Не сказав больше ни слова, он поднялся и ушел. Он шел назад по улице, думая о том, что его вмешательство ни к чему не привело. Колхаус между тем молча шагал по комнатам, а его юноши молча провожали его глазами. За исключением одного, который держал вахту на крыше. Этот лежал под дождем и чувствовал, хотя и не видел, присутствие вокруг тысяч тихо наблюдавших ньюйоркеров. Ночью ему показалось, что город вздохнул — вздох скорби, легкий как дуновение, не громче, чем шелест дождя.
38
После совещания с окружным прокурором Букер Ти Вашингтон принял репортеров в гостиной временной штаб-квартиры. «Библиотека мистера Моргана это динамитная бомба, готовая взорваться в любой момент, — сказал он им. — Перед нами отчаявшийся и умалишенный человек. Я могу только молить Господа в его мудрости помочь нам выбраться живыми из этого печального дела». Затем Вашингтон сделал ряд телефонных звонков и призвал своих друзей из Гарлема, пасторов и лидеров общин, явиться в центр города и продемонстрировать оппозицию здравомыслящих негров Колхаусу Уокеру Мл. Оппозиция приняла форму молчаливого бдения на улицах. Окружной прокурор разрешил это, хотя после мрачного сообщения из библиотеки он уже был готов эвакуировать всех жителей в радиусе двух кварталов. Так обстояли дела, когда прибыл Отец. Его проводили через полицейские кордоны и мимо стоявших с обнаженными головами в молчаливой молитве негров. Он быстро глянул на библиотеку и взбежал по ступенькам штаб-квартиры. Внутри, однако, он был предоставлен сам себе. Никто не подошел к нему, никто как будто даже его не заметил.
Дом был полон полицейскими в униформе и какими-то неопределенными личностями. Все колготились вокруг. Отца в конце концов занесло на кухню. Там устроились репортеры. Они активно поедали чужую еду из ледника. Кто сидел, задрав ноги на стол, кто стоял, привалившись к буфету. Все были в шляпах. Раковину использовали как плевательницу. Послушав разговоры, Отец уловил все детали встречи Вашингтона с Колхаусом. Невольно он восхитился славе человека, который когда-то в его гостиной бренчал на расстроенном пианино. Вдруг до него дошло, что Колхаус существенно изменил свои требования. Так ли это? Никто, казалось, этого не заметил. Неужели он уже не требует жизни Уилли Конклина? Так или иначе, необходимо сообщить немедленно о своих соображениях. Он стал искать каких-нибудь официозов и натолкнулся на самого окружного прокурора, которого узнал по снимкам в газете. Уитмен стоял в нише окна с двумя биноклями в руках. «Прошу прощения», — сказал Отец и представился. Затем изложил свои соображения. Ему показалось, что Уитмен метнул на него испуганный взгляд. Он заметил на его лице следы мелких кровоизлияний. Уитмен отвернулся к окну и поднял бинокль к глазам — прямо настоящий адмирал. Не зная, что делать дальше, Отец остался с ним.
Уитмен ждал ответа от мистера Моргана. Он то и дело посматривал на часы. Вдруг кто-то пробежал по улице. Давка в дверях. Сопровождаемый референтами и полицейскими, через гостиную прошел мальчик-посыльный. Он принес «беспроволочную» с «Кармании». Окружной прокурор разорвал конверт. Не веря своим глазам, потряс головой. «Черт побери, — пробормотал он. — Черт меня побери со всеми потрохами. — Вдруг он стал орать на всех окружающих: — Убирайтесь отсюда! Вон! Вон!» Он вытолкал всех за дверь, но Отца удержал. Двери закрылись. Уитмен впихнул телеграмму в руки Отцу. Текст гласил: «ОТДАЙТЕ ЕМУ АВТОМОБИЛЬ И ПОВЕСЬТЕ ЕГО».
Отец поднял глаза и увидел, что Уитмен смотрит на него. «Вот уж такого варианта я не предполагал, — сказал Уитмен, — вот уж не предполагал. Я не могу уступить хорьку, понимаете? Черт побери, мне тогда крышка. Я взял этого сукина сына Бекера. Преступленье века, так это называлось в газетах. Что же, теперь окружной прокурор пойдет на поводу у ниггера? Мне конец, даже если я потом его повешу. Нет, сэр! Нет!»
72 
