— Ага, понятно.
— Извини, если я чуток, ну, того, — сказала она, покосившись на него. — Сегодня утром.
— Да ничего, — ответил он.
Возможно, даже слишком поспешно, подумалось ему. Черт, не одно, так другое.
— Просто злилась сама на себя, что упала.
— Это ничего. Плохо, что ушиблась.
— А мне как плохо! Но я не виновата, сам понимаешь.
— Нет?
— Нисколечко. Завитушка решила срезать дорогу, а потом передумала.
— Понятно.
— Вот заживет коленка, и… — сказала она.
— И? — спросил он с ухмылкой, чувствуя, что его держат за простачка.
— Отпинаю эту чертову лошадь.
— Заодно и от меня добавь, — сказал он и быстро закончил: — Шучу-шучу.
— Ага, — сказала она, — я тоже.
С помощью кухонных полотенец затуманившимся от пара бокалам был придан зеркальный блеск. Из сада сквозь открытые окна доносился щебет певчих птиц и кашель сороки.
Он поднял глаза:
— Можно кое-что спросить?
Софи прищелкнула языком.
— Ты когда-нибудь слышал, чтобы на такой вопрос отвечали «нет»? — сказала она, качая головой. Рыжий хвост болтался из стороны в сторону. — Давай спрашивай.
— Как получилось, что тебя оставили на воспитание отцу?
— В смысле, почему не маме? — Она пожала плечами. — Понятия не имею. Наверное, просто не повезло.
— Да ну, скажешь тоже!
Софи приложила руку к губам, потирая маленькую впадинку между верхней губой и носом, как будто ощупью проверяла, на месте ли брекеты. Она пожала плечами.
— Понимаешь, Джун, моя настоящая мать, ну, биологическая то есть… она была немножко легкомысленной. По крайней мере, так утверждает вся родня. Короче, она сбежала с другим. С каким-то испанцем. В Мадрид. Это был не Тахо, с которым они сейчас вместе, а кто-то другой. Тахо, между прочим, мужчина хоть куда. Очень привлекательный, настоящий испанец. Он художник. Хотя, конечно, чересчур волосат. Намного ее моложе. Она его зовет Мачо. Честное слово. — Софи неодобрительно цокнула и покачала головой, поражаясь такому отсутствию изобретательности. — Вообще-то они думают пожениться.
— У тебя, значит, тоже две матери.
— Почему «тоже»?
— Как и у меня. Моя настоящая мать умерла, но есть Лия… ну, мама.
Софи задумалась.
— Хм. Да, пожалуй.
И они вернулись к хозяйственным делам.
— Юная леди, не собираетесь ли вы сесть за стол в таком виде? — выговаривал дядя Джеймс своей дочери. — В моем доме так не принято.
На Софи были белые туфли на каблуках, блестящие лосины и очередная футболка, на этот раз с изображением «Давида» Микеланджело. Она разглядывала на себе картинку. Олбан, который обкашивал края одной из садовых террас и даже не заметил, как стемнело, теперь оказался позади дяди Джеймса, а тот заблокировал подход к лестнице, встав у нижней ступеньки и глядя снизу вверх на свою дочь. Олбану просто необходимо было умыться и переодеться — в доме уже витали запахи ужина, из гостиной доносились оживленные голоса и тянуло сигаретным дымком, — но он не решался просто так прошмыгнуть мимо дядюшки.
— Ах, какая жалость, пап. — Софи подняла голову от черно-белого изображения и щелкнула пальцами. — Ты просто не распознал. Это произведение искусства.
— Это голый мужчина в полный рост, и я лично не желаю видеть такое за едой, — отрезал ее отец. — А теперь ступай и переоденься. Ты вышла к столу в непотребном виде и сама это знаешь.
Софи смотрела вниз на отца, будто бы не замечая Олбана, застывшего позади:
— Джеймс, я очень надеюсь, что ты про себя думаешь: «Боже, придираюсь, как мой собственный отец».
— Что я думаю — это не вашего ума дело, юная леди.
— Ну конечно, у нас одностороннее движение, да?
— Хватит умничать.
Она ахнула и дернулась вперед, как от удара в солнечное сплетение:
— Видишь, к чему приводит дорогостоящее образование, которое ты всегда…
— Марш наверх — и переоденься, — оборвал он.
Софи с улыбкой взглянула поверх его плеча:
— Привет, Олбан. — Она развернулась на каблуках. — Не смею возражать, папочка.
Дядя Джеймс повернул голову и только сейчас заметил постороннее присутствие. Сам он уже надел костюм, но выглядел весьма мрачно и даже побагровел от досады. От него пахло дымом.
— Олбан, — сказал он, отступая в сторону. — Господи, где ты так вывозился? Ну, проходи-проходи. Да не задерживайся. Время поджимает.