Лёгкий, ненавязчивый романчик 
47 
— Вы забываетесь, господин дисциплинар-легат! Извольте сменить тон! Моя речь…
— Ах, ваша речь! А если эмпат умрет? Или подаст на нас в суд? Вы об этом подумали?! Надеетесь, что улетите, а вся ответственность ляжет на школу? На меня лично?!
— Какая ответственность?! Штатский хлыщ упал в обморок. Очнется, получит гонорар и уберется прочь…
— Вы сошли с ума! Эмпат — это вам не раб! Не варвар с периферийного мирка! Эмпаты в Галактике наперечет! Их профсоюз…
— Эмпат?! Профсоюз?! Мелкий актеришка, имперсонатор…
— Что?! Значит, под видом эмпата вы провели в школу…
Мне становится скучно. Тела жуют ерунду. Я хочу танцевать, но самка удерживает меня. В комнате объявляются два новых тела. Их лица из серого камня. Они уводят бритоголовое тело, которое очень волнуется. Бранит само себя за длинный язык. Кажется, оно сболтнуло лишнего, и теперь телу некуда отступать.
Самка увлекает меня за телами.
Комната. Снова. В углу — вещь. Живое пополам с мертвым, без Лоа. Мое тело звало вещь терминалом. Тела обожают имена. Это их игрушки. Тело с лицом из серого камня шарит в полумертвом терминале руками и глазами, второе тело спрашивает о чем-то тело с бритой головой.
Допрашивает, поправляет самка.
— …обязаны были поставить нас в известность заранее. Как это так?! — особый отдел не в курсе, что эмпат — вовсе не эмпат, а контактный имперсонатор…
— Я хотел, чтобы моя речь воодушевила молодых офицеров.
— Оставьте, легат. Никто не ставит под сомнение вашу лояльность и преданность империи, но имперсонатор упал в обморок. Признайтесь, ваша работа?
— Моя? У меня до сих пор раскалывается голова. Во время сеанса этот мерзавец стал транслировать мне боль!
— Боль? Он — вам? Варвар — помпилианцу?!
Другое тело выныривает из терминала.
— Я навел справки. Контактные имперсонаторы не могут причинить клиенту боль. Даже если очень захотят. Они в силах заставить клиента молоть чушь, поскользнуться, в конце концов, скрутить кукиш во время похорон… Но боль! — нет.
— Этот — сумел.
— Специально развитые навыки? Пси-мутация? — Легат, вы провели в военное учебное заведение мутанта. Что едва не послужило причиной срыва торжественной церемонии. Для диверсии — слишком мелко, но…
— Вы подозреваете меня в диверсии?
— Не вас. Тех, кто стоит за этим имперсонатором.
— За ним никто не стоит! Я нанял его случайно.
— Наша служба не верит в случайности. Допустим, кто-то поставил целью дискредитировать гард-легата Тумидуса, опозорить публично… У вас есть враги?
— Разумеется!
Больше я не слушаю. И самке не даю. Я хочу играть.
III
Реальность возвращалась болезненными рывками.
Сквозь воспоминания — меркнущие, никак не желавшие угаснуть окончательно — пробивались бессвязные звуки, запах смятой постели… Кто-то кричит. Женщина. Она в истерике. Наверное, туристка: ее сын оплывшим сугробом лежит в кресле бокора. Аромат пряностей. Головокружение. Потолок камеры. «Глазок» в двери… идол, рядом догорают свечи… скорей бы догорели, а то дышать нечем… кто-то дергается… кричит…
— А-а-а!
Реальность наконец собралась воедино и рухнула на Лючано. Вся целиком, в лице разъяренного вудуна-охранника, который ворвался в камеру из коридора. Охранник швырнул Тарталью на пол, прижал к упругому ковролину, надавив коленом на позвоночник. Рывком завел за спину, выворачивая суставы, сперва одну руку, затем другую — и ловко зафиксировал на запястьях силовые браслеты.
От детины несло табаком и жареным луком.
Так пахнет охрана на любой планете.
Сопротивляться Тарталья не пытался. Он еще не вполне пришел в себя после дурацкого обряда. Да и опыт прошлых лет подсказывал: стражу лучше не дразнить. Синьору Вамбугу он почти не видел: женщину скрывал стол. Стройные ноги вудуни подергивались: скверно, будто в конвульсиях. Адвокат скулила, как избитая собака. Охранник что-то затараторил, обращаясь к женщине, но ответом ему был отчаянный взвизг.
Тюремщик отшатнулся, наступив Лючано на пальцы.
«Везет мне на дамские истерики, — подумал Тарталья. Боль в отдавленных пальцах была едва ли не приятной: первое по-настоящему человеческое ощущение. Иначе он не поверил бы до конца, что все это происходит с ним, а не с посторонним человеком. — Вторая за три дня».
Несколько секунд вудун моргал в недоумении, но, к его чести, быстро вышел из ступора. Он метнулся к столу, задул свечи и схватил мелок, что-то чертя на лоскутном коврике. Лючано не столько видел это, сколько догадался по звуку. Далее охранник сорвал с пояса миниатюрный барабанчик — и камеру наполнил сложный, настойчивый ритм.
47 
