117 
– Она… – Леоф запнулся, сомневаясь, имеет ли он право говорить о заказе королевы. Сделав глоток вина, он спросил: – В таком случае, что здесь происходит? И почему леди Грэмми пригласила меня?
– Ведать не ведаю, – ответил Гильмер. – Но это что-то опасное. Я сюда пробравшись, только чтобы тебя предупредить. Как только будет случай, постараюсь исчезнуть.
– Подожди. В каком смысле «что-то опасное»?
– Когда аристократы вот так дружатся с лендвердами, это всегда неспроста. Особливо если никто не знает, кто же на самом деле правит страной. У леди Грэмми имеется сынуля – тот паренек, что стоял рядом с тобой. Уже догадался, кто его папаша?
– О, – пробормотал Леоф.
– Вот-вот. Послушай умного совета – сыграй им чего-нибудь на клавесине, а потом вали подальше.
Леоф кивнул, задумавшись, отведет ли его Альврейк назад в замок, если он попросит.
Они подошли к новому клавесину, красивому инструменту из клена, покрытого темно-красным лаком, с черными и желтыми клавишами.
– А что ты делаешь сейчас, когда сгорел твой маленд?
– Герцог Артвейр подыскамши для меня новое место, – ответил Гильмер. – На одном из малендов на дамбе Святого Тона, рядом с Меолвисом. Отсюда недалече.
– Рад слышать.
Леоф уселся на табурет и оглянулся. Гильмер уже исчез. Вздохнув, композитор коснулся клавиш и начал играть.
Это было его старое сочинение, которое очень нравилось герцогу Гластира. Самому Леофу оно тоже когда-то нравилось, однако сейчас казалось нескладным и ребяческим. Он добрался до конца, добавляя вариации в надежде сделать произведение более интересным, но оно так и осталось пустым.
К его изумлению, последние ноты были встречены аплодисментами, и Леоф увидел, что вокруг собралась небольшая толпа слушателей, среди которых была и леди Грэмми.
– Восхитительно, – сказала она. – Прошу вас, сыграйте еще что-нибудь.
– А что вы желаете услышать, миледи?
– Не могла бы я заказать вам сочинение?
– Я с радостью выполню ваш заказ, хотя у меня уже есть один, который я должен закончить прежде.
– Нет, я попросила бы вас сочинить что-нибудь для нашего праздника, – сказала она. – Мне говорили, вы это умеете, и я заключила с герцогом Шейла пари, что вы сможете порадовать нас необычной импровизацией.
– Я могу попробовать, – неохотно согласился Леоф.
– Послушайте, – вмешался герцог, пухлый мужчина в камзоле, который казался слишком для него тесным, – а как я узнаю, что он действительно сочинил новую вещь, а не сыграл нам старое произведение?
– Думаю, мы можем довериться его слову, – ответила Грэмми.
– Только не в тех случаях, когда речь идет о моем кошельке, – проворчал герцог.
Леоф откашлялся, чтобы привлечь к себе внимание.
– Будьте любезны, герцог, напойте какую-нибудь свою любимую мелодию.
– Ну… – Герцог задумался на пару минут, затем просвистел коротенький мотивчик.
В толпе зрителей раздались смешки, и Леофу стало интересно, что за песенку он вспомнил.
Затем Леоф нашел в толпе Ареану.
– А теперь вы, дорогая, – попросил он. – Пропойте другую мелодию.
Ареана покраснела, испуганно огляделась по сторонам и запела:
- Вей каннад мин луф, мин гот модер?
- Вей каннад мин верлик луф?
- Заз каннад ин эт, из паед тин луф
- Зат не нетал Нивхуан Куунт.
У нее было приятное сопрано.
– Очень хорошо, – сказал Леоф, – для начала достаточно.
Он начал с мелодии Ареаны, потому что в самой первой строчке в ней звучал вопрос: «Как я узнаю свою любовь, милая мамочка? Как узнаю свою истинную любовь?» – и повел ее в печальных тонах, лишь едва-едва наметив басовый аккомпанемент, а затем и ответ матери – более глубокими, красочными аккордами: «Ты узнаешь его по камзолу, никогда не знавшему иглы».
Затем он разделил две части мелодии и начал медленно переплетать их друг с другом, а в качестве контрапункта добавил звуки, которые просвистел герцог, – почти на пределе возможностей клавесина. Услышав их, почти все рассмеялись, и Леоф тоже улыбнулся. Он предположил, что противопоставление нежной песни-загадки и другой, возможно вульгарной, мелодии развеселит слушателей, и превратил его в диалог: вопрос девушки о том, как она узнает свою будущую любовь, хитрый распутник, подслушавший ее разговор с матерью, суровое предупреждение матери и наивысшая точка композиции – мать прогоняет незваного гостя, швырнув в него горшок. После этого все остальные темы постепенно стихли и осталась только та, что принадлежала девушке.
117 
