37 
— А что еще я мог подумать, когда увидел, как ты сначала таращишься в окно, а потом хлопаешься на пол?
Масако стало не по себе — оказывается, муж уже давно наблюдал за ней через открытую дверь. Впрочем, в последнее время он вообще старался не приближаться ни к жене, ни к сыну, как будто, держась на расстоянии, чувствовал себя в большей безопасности, как будто сохранение дистанции было частью выстраиваемой им защиты от мира.
— Я тебя и не заметила, — сказала она. Йосики промолчал и лишь пожал плечами, слегка посторонившись, когда она стала протискиваться мимо него из ванной. — Завтракать будешь?
Не дожидаясь ответа, Масако направилась в кухню. Она засыпала пригоршню кофейных зерен в грохочущую кофемолку и стала готовить их обычный завтрак, состоящий из тостов и яичницы. Когда-то по утрам дом наполнялся запахом риса из автоматической пароварки, но те времена давно прошли. После того как их сын перестал приходить на обед, необходимость готовить много риса отпала.
— Погода испортилась, — пробормотал Йосики, присаживаясь к столу и выглядывая в окно.
Он успел умыться и причесаться. Замечание, подумала Масако, вполне могло относиться не только к погоде, но и к той давящей атмосфере, которая наполняла дом. За окном — дождь, за столом — муж, и ничего бодрого и жизнерадостного, что хоть немного расцветило бы эту унылость, ни телевизора, ни радио. Она потерла гудящие от усталости виски. Йосики отпил кофе и открыл газету. На стол высыпалось с десяток рекламных буклетов. Масака собрала их в стопку и начала просматривать сообщения о распродажах.
— Что у тебя с рукой? — неожиданно спросил муж. Масако вскинула голову и озадаченно посмотрела на него. — Что с рукой? — повторил он, указывая на предплечье. — У тебя там синяк.
— Пустяки. Ударилась на фабрике, — ответила она, слегка нахмурившись.
Поверил Йосики или нет, сказать трудно, но в любом случае развивать тему он не стал, а вот Масако вдруг вспомнила, что, рассматривая синяк, думала о Кадзуо Миямори. Муж был очень чутким к такого рода вещам и, несомненно, что-то заподозрил. И все же вопросов не последовало. Почему? Может быть, потому, что он больше уже не хотел узнавать о ней что-то, не хотел знать ее? Приняв отсутствие интереса с его стороны как данность, Масако достала сигарету и закурила. Йосики, который не курил и плохо переносил запах дыма, не скрывая раздражения, отвернулся к окну.
Кто-то шумно сбежал по лестнице, и в следующий момент в дверях появился Нобуки, одетый в широкую, длинную футболку и мешковатые, до колен, шорты. Масако заметила, как напрягся Йосики, но еще более разительная перемена произошла с их сыном: еще пару секунд назад по-юношески шумный, переполненный ищущей выход энергией, он вдруг притих, замкнулся и словно ушел в себя, спрятавшись за маской молчаливого равнодушия. Но даже маска не могла скрыть ни недовольные всем, что видят, глаза, ни большой рот с враждебно сжатыми губами. В некоторых отношениях Нобуки напоминал ей Йосики в молодости. Словно не замечая никого, юноша прошел к холодильнику и, взяв с полки бутылку минеральной воды, начал пить прямо из горлышка.
— Возьми стакан, — сказала Масако, но он даже бровью не повел. Глядя, как движется вверх-вниз недавно появившееся у него адамово яблоко, она почувствовала, что терпение ее на исходе. — Можешь, если не хочешь, ничего не говорить, но я знаю, что ты меня слышишь.
Масако встала и попыталась забрать у него бутылку, но он оттолкнул ее локтем. Толчок получился болезненный и сильный — и когда только успел так вырасти и окрепнуть? — и она не упала только потому, что ухватилась за раковину. Нобуки спокойно, словно ничего не случилось, допил, потом закрутил пробку и убрал бутылку в холодильник.
— Мне наплевать, разговариваешь ты или нет, но вести себя так ты не будешь.
Нобуки сделал удивленное лицо и посмотрел на нее как на пустое место. Не в первый уже раз Масако подумала, что сын стал абсолютно чужим, незнакомцем. Притом незнакомцем не очень приятным. Повинуясь внезапному импульсу, она подняла руку и дала ему пощечину. Кожа на щеке, к которой Масако всего лишь прикоснулась на короткое мгновение, была упругая и гладкая. Ладонь вспыхнула от удара. Секунду-другую Нобуки стоял совершенно неподвижно, то ли испуганный, то ли до крайности изумленный, потом протиснулся мимо матери к двери и исчез в ванной.
На что она надеялась? Масако не знала. Все, что она делала, все, что говорила, было так же бесполезно и бессмысленно, как опрыскивание песка в пустыне. Ее взгляд соскользнул с покрасневшей ладони и ушел в сторону, остановившись по пути на лице мужа, который сидел в прежней позе, уставившись в газету, как будто у него не было сына, как будто не было в его жизни мальчика по имени Нобуки.
37 
