.
Очередная сказка о Золушке 
161 
И тогда могучие воины сринджаев устремились с большим рвением на сына Жаворонка, желая убить его. Но против всех них могучий воин на колеснице, сын Жаворонка ринулся со всей стремительностью, зная несомненно, что он должен умереть. И, помня подобные Ведам слова мудрецов, он решил тогда отдать свою жизнь, сражаясь справедливо.
Темный внешностью, с седыми волосами, свисающими до самых ушей, с телом, израненным сотнями стрел и залитым кровью, тот старец в возрасте восьмидесяти пяти лет ради благополучия друзей и сторонников рыскал в сражении словно шестнадцатилетний юноша.
Тогда Бхима-Страшный в сильном гневе, задержав колесницу своего Наставника, сказал ему такие слова:
"Если, конечно, недостойные среди брахманов, не удовлетворенные занятиями своей собственной варны, но хорошо обученные искусству владения оружием, будут сражаться - кшатра придет тогда к своей полной гибели! Убивая толпы воинов, будто не сведущий в Законе, о Брахман-из-Ларца, ты вовсе не чувствуешь стыда?! Ведь ЖЕРЕБЕЦ ПАЛ!"
После таких слов Дрона выпустил свой лук и дал обещание безопасности всем живым существам…
* * *
Тысячи лет подряд сказители будут повторять друг за другом эти слова, не изменив даже запятой, на память цитируя "Великую Бхарату" - и слушатели станут внимать, повторяя про себя:
- Отдать свою жизнь, сражаясь справедливо… могучий воин на колеснице…
Слушателям будет очень хотеться хоть на миг ощутить себя славным Брахманом-из-Ларца, счастливейшим из смертных.
Даже если это будет последнее, что они ощутят в своей жизни.
И никто никогда не повторит вслух сказанное сыном Пламенного Джамада:
- Подобных тебе так и убивают - бесчестно. Это не сохранится.
КНИГА ПЕРВАЯ
ИНДРА-ГРОМОВЕРЖЕЦ ПО ПРОЗВИЩУ ВЛАДЫКА ТРИДЦАТИ ТРЕХ
Боли сказал:
- В стычках премудрые боги мною были разбиты,
Я швырял многократно горы с лесами и водопадами,
Вершины, скалы я разбивал о твою голову в схватке!
Но что же могу поделать?
Трудно осилить время.
Разве тебя, с твоим перуном, мне кулаком убить не под силу?
Но теперь не время отваге, время терпенью настало!
Зимний месяц Магха, 28-й день
БЕСПУТСТВО НАРОДА
Тех, кто злобно отказывается изучать эти бесподобные строки, при торговых сделках, как правило, обвешивают и обмеривают торговцы, прибегая ко всевозможным хитростям. Тайно обманывая мужей, их извращенные и порочные женщины бесстыдно вступают в связь со своими слугами и со скотом. "Эй!" - обращаются к ним чандалы, а они отвечают псоядцам: "О почтенный!.."
ГЛАВА V
И ТЫ, КРИШНА?!
Оранжевые сумерки густо измазали террасы павильонов, играя пятнами теней в опустевших переходах. Как сари прилипает к разгоряченному телу апсары, они тесней тесного облепили кроны по-желай-деревьев и ажурные перекрытия беседок, звеня напряженной тишиной, - словно сотни тетив откликались вдалеке на осторожную ласку пальцев.
И мой Лучистый брат, Сурья-умница, был тут абсолютно ни при чем. Закат давным-давно состоялся, день без сопротивления перешел в вечер, а состарившийся вечер намекал на опасную близость ночи. Небось Заревой Аруна уже не то что распряг коней - заплел им гривы в косички, навесил замок на двери конюшни и теперь блаженствовал за трапезным столом в предвкушении обильного десерта.
Он, Аруна-возница, такой - не зря же единоутробен с нашим замечательным Проглотом!
Просто чуткая к моему состоянию Обитель, ощущая занятость Владыки, не спешила пригашать свечение неба, заполняя пространство мерцающими лепестками ашоки-Беспечальной.
Спасибо, родная…
Я не буду сравнивать тебя с верным псом, угадывающим настроение хозяина еще с порога, я не стану сравнивать тебя и с преданной женой, чутко следящей за переменами в супруге и способной угадать их еще до того, как перемены окончательно свершатся, я не… Все, молчу, молчу.
И прохладные ладони ветра легко коснулись лба Индры, остужая испарину, влажный след знакомства с чужой жизнью, жизнью смертного, жившего, погибшего…
Сколько же часов я провел здесь?
Я отложил пальмовый лист, который до сих пор держал в руках, и взглянул на Брихаса. Мой замечательный жрец-наставник увлеченно рылся в кипах прочитанного - извлекал, проглядывал наскоро, затем вновь принимался искать, еле слышно бурча себе под нос какие-то соображения по поводу. Читать вслух он перестал где-то к середине, и мы просто передавали записи друг другу, вполуха отвлекаясь на краткие комментарии толстого Жаворонка. Так было гораздо быстрее, а кроме того, некоторые вещи я совершенно не мог представить, слушая о них с чужого голоса. Зато буквы-тли на плоскости листа обладали чудесным свойством будоражить фантазию, и нередко я сам сомневался, что вычитал, а что домыслил, пустив воображение в свободный полет.
161 
