31 
- Сознание и Тело
- Имеют разный график:
- С утренним визитом
- Оставим навсегда
- Мертвые заботы
- Ушедшего вчера.
- Так соберемся с мужеством
- Заглянуть туда[30].
Это помогло. И вот это: как в один прекрасный день он скажет своим двум растущим сыновьям: «Знаете что, ребята. Вот вам отцовский совет на случай, если придется срать в туалете, которым пользуетесь вместе с девушкой». По окончании надо зажигать спичку. Две спички. Ведь на самом-то деле унижение не в запахе — в унизительном выделении распада.
Кит зажег третью спичку. Было бы не вполне верно сказать, мол, ему нет дела до того, что Лили придется вдыхать его тепло, его мертвые заботы, его ушедшее вчера, однако мысль о Шехерезаде и ее тонко встрепенувшихся ноздрях пердставлялась ему совершенно невыносимой. Поэтому он оставался там подольше, с «Родериком Рэндомом» или «Перегрином Пиклом», иногда на полчаса, просто для верности. Не забывайте: ему было двадцать лет, возраст все еще достаточно юный — он все еще постигал свои выделения и ностальгии. «Ностальгия» — от гр. «нострос» — «возвращение домой» + «альгос» — «боль». Боль возвращения домой двадцатилетнего.
К тому же он был достаточно юн (он покидал ванную, в заключение подозрительно шмыгнув носом) для того, чтобы целый день, не считая одного-двух часов, оказался для него совершенно отравлен осознанием физического несовершенства. О, что за страдания причиняют юным нос, шея, подбородок, пара ушей… Часть тела, которую Кит ненавидел более всего, была частью несуществующей. Киту причинял страдания его рост.
Поэт и искатель, жадный глотатель дурного воздуха и качатель крови (вселенский победитель, пресмыкающийся трус), он натянул плавки, взгромоздился на шлепанцы и зашагал вниз по спускающимся террасам к бассейну, готовый со всей присущей ему храбростью встретиться лицом к лицу с тем, что ему нынче предстояло.
* * *
— Ах, — воскликнул Адриано, обращаясь к Шехерезаде с элегантным всплеском ладони, — принесите мне подсолнух, обезумевший от света!
Раскрытая ладонь убралась и сомкнулась на ушастом банте шелкового шнурка, удерживающего пояс его кремовых брюк (предполагалось, вероятно, что кремовый цвет должен сочетаться с его машиной). Кит сидел на металлическом стуле и наблюдал — пока il conte[31]медленно разоблачался.
При первых признаках появления Адриано Киту представился великий соблазнитель, багряный гений спальни и будуара: половозрелый до липкости, с тяжелыми веками, пухлыми губами и видной невооруженным глазом секрецией сальных желез, собирающейся во всех порах кожи. Затем последовала оговорка Шехерезады. «Он был бы абсолютным идеалом, — сказала она. — Если бы не одна только мелочь». И Кит целую счастливую ночь уродовал этого плакатного красавчика, этого мудоеда или сердцезвона. Слюна, текущая изо рта, заикание, удушающий телесный запах. Но Адриано был не таков.
Он, Адриано, разоблачился: долой белоснежные широкие брюки, мокасины с кисточками, чесучовую рубашку — все, вплоть до забавного рубчика небесно-голубого купального костюма, который тем не менее вздувался, чреватый последствиями… Адриано был оснащен идеальным английским, или почти идеальным английским: иногда он смешивал «наподобие» и «вроде» (и по какой-то причине не мог произнести «Кит» — это у него не получилось ни единого раза). Адриано предстояло унаследовать древний титул и безграничное состояние. Адриано был плотно-мускулист и классически хорош собой, его благородный лоб являл собой нечто монетоподобное, нечто от серебра и Цезаря.
Он двинулся вперед, к шезлонгу Шехерезады. Усевшись, Адриано с поразительной небрежностью просунул руку между ее увлажненных икр.
— Ах, — снова начал он. — Я понимаю, как чувствовал себя Терей, когда впервые выследил Филомелу. Подобно лесу, когда сквозной ветер превращает его в бушующее пламя.
Голос этот не был голосом маленького человека, что само по себе казалось в своем роде замечательно. Ибо росту в Адриано было четыре фута и десять дюймов.
— Я думала, ты уже закончил, — сказала Лили, когда Кит подсел к ней в тени, — когда посрать ходил.
— Лили! — О его походах посрать никому не полагалось знать наверняка. — На самом деле я пытался, но духу не хватило. Давай, читай со мной. Только не перебивай.
Когда я проснулся на следующий день, чувствуя себя очень и очень неважно, то обнаружил: 1) незнакомую девушку в своей постели (полностью одетую, включая резиновые сапоги), 2) Вайолет — на полу гостиной, под старой занавеской и испещренным татуировками бритым парнем и, что прямо-таки доводило до безумия, 3) чертову утку, плавающую кругами в ванне. Ну да, вечер, ничем не выделяющийся из прочих. Но вот что не идет у меня из головы, так это случай с Майклом Андервудом.
31 
