171 
Что же с ней тогда произошло? Может, она потеряла сознание, как утверждал прайфек? Вполне вероятно, тем более что она сама часто об этом себе говорила. Тем не менее в глубине души Энни знала, что это неправда.
То, что с ней случилось, было вполне реально, она видела святого или демона, который говорил с ней.
Она почти ощущала в голове голос той женщины, настойчиво увещевающий, почти бранный. Как она могла думать о себе и Родерике, когда вокруг столько всего творилось? Отцу и матери, а возможно, и всему королевству угрожала опасность, и об этом знала только Энни. Тем не менее она ничего не предприняла, ничего никому не рассказала, а вместо этого предалась своей безнадежной, эгоистичной любви. Слова прайфека лишь послужили ей оправданием.
– Нет, – пролепетала, чуть дыша, Энни. – Это не я говорю, а Фастия. И мама.
Но то была ложь, и Энни это знала. Это был шепот Виргеньи Отважной, вещавшей из глубины гробницы. Виргеньи Отважной, первой королевы и самой древней прародительницы Энни.
Интересно, а могла ли Виргенья Отважная махнуть рукой на возложенную на нее ответственность во имя эгоистичных удовольствий юности?
Кажется, Энни начала что-то понимать. Это была не ее мысль. Это был голос, говоривший у нее в голове. Даже не шепот, а вполне уверенный и громкий женский голос.
Голос женщины в маске, теперь Энни в этом почти не сомневалась.
Чтобы увериться, она повертела головой из стороны в сторону, надеясь обнаружить говорящего, но тщетно. Никого, кроме Остры, рядом не было, да и та спала глубоким сном.
Откинувшись назад, Энни глубоко вздохнула.
– Ты здесь? – шепотом произнесла она. – Кто это говорит?
Но голос больше не повторился, и Энни почти себя убедила, что забылась сном и в этот миг услышала шепот Черной Мэри.
– Значит, ты вовсе не Виргенья Отважная, – тихо проговорила она. – Никакая не королева.
Разговаривая сама с собой, Энни начинала сходить с ума. И это не было преувеличением. Она неоднократно читала о том, как сидевшие подолгу в тюрьме узники, не имея возможности ни с кем разговаривать, постепенно теряли рассудок.
– Остра! Проснись! – Энни потрясла подругу за колено.
– Хмм? – промычала Остра и в испуге открыла глаза. – А, это ты.
– Я обещаю, Остра.
– Что?
– Обещаю, что никогда больше не предприму попытки сбежать.
– Честно?
– Да. Я должна… – От смущения Энни нахмурилась. – Каждый пытался сказать мне одно и то же. Мама, Фастия, ты. Я вела себя как последняя эгоистка. Хотя у меня есть подозрение, что неспроста. Очевидно, для чего-то это было мне нужно.
– О чем ты говоришь?
– Не знаю. Возможно, ни о чем. Но теперь я буду из кожи вон лезть, чтобы сделать то, что от меня требуется.
– Не значит ли это, что ты бросаешь Родерика?
– Нет. Есть вещи, которые имеют определенную значимость. Быть вместе с ним мне предначертано судьбой. Помнишь, я попросила Виргенью о том, чтобы он влюбился в меня? Это была моя роковая ошибка. Но я не могу теперь так просто отречься от его любви.
– Но ты также попросила, чтобы Фастия стала лучше к тебе относиться, – напомнила Остра.
– Но ведь это и произошло, – ответила Энни, вспомнив их две последние встречи, – Она не просто стала лучше ко мне относиться. Она почти превратилась в ту Фастию, которую я так любила, когда была маленькой. Она и мама все делали ради меня. По их мнению, они делали так, как лучше. Лезбет мне говорила об этом, только я тогда не хотела слушать.
– И что же тебя в этом убедило?
– Думаю, сон. Или воспоминание. А возможно, в большей степени ты. Когда моя ближайшая подруга считает, что я эгоистичная засранка, как я могу этому не поверить?
– Ты заставляешь меня волноваться. Уж не повредила ли ты голову, когда прыгала из окна?
– Не смейся надо мной, – осекла ее Энни. – Ты сама хотела, чтобы я изменилась к лучшему. Вот я и пытаюсь.
– Прости, – кивнула головой Остра. – Ты права.
– Мне было очень одиноко, когда ты со мной не разговаривала.
Глаза Остры заполнили слезы.
– Мне тоже, Энни. И мне страшно. Я боюсь того места, куда мы едем. Мало ли чем все это может кончиться.
– Отныне всегда и везде мы будем вместе. Да?
– Клянешься самой королевой Виргеньей?
– Клянусь. Если бы меня привели к ее могиле, я бы начертила там свою клятву. Клянусь, что не попытаюсь сбежать из того жуткого места, куда направила меня мать. Клянусь, что всегда буду с тобой рядом. И, что бы ни случилось, никогда тебя не брошу.
171 
