Последние отзывы

  298  

Помпей покинул поле боя, как только понял, что проиграл. «Будь проклят Лабиен, будь проклято его презрение к рекрутам Цезаря, набранным на той стороне реки Пад. Все подразделения Цезаря дрались, как единое целое. Умело, расчетливо, деловито! Я был прав, а мои критики — нет. Получи, Лабиен! Получи и умойся! Я был прав. Цезарь непобедим. Ни в бою, ни в любом другом деле. Лучшая стратегия, лучшая тактика. Со мной все кончено. Кто заменит меня? Лабиен?»

Он вернулся в лагерь, вошел в свой шатер и застыл, обхватив голову руками. Он не плакал. Время слез прошло.

В таком положении его и нашли Марк Фавоний, Лентул Крус и Лентул Спинтер.

— Помпей, вставай, — сказал Фавоний, кладя руку на серебряную кирасу.

Помпей не сказал ни слова, не шевельнулся.

— Помпей, вставай! — крикнул Лентул Спинтер. — Все закончилось, мы проиграли.

— Цезарь идет, ты должен бежать! — дрожа, прокричал Лентул Крус.

Помпей опустил руки, поднял голову.

— Бежать? Куда? — спросил он безразлично.

— Я не знаю! Куда-нибудь! Пожалуйста, Помпей, пойдем с нами, пойдем! — умолял Лентул Крус.

Взгляд Помпея наконец прояснился, и он увидел, что все трое облачены в греческие одеяния: хламиды, широкополые шляпы, ботинки, туго стянутые на лодыжках.

— Вы переоделись? — спросил он с удивлением.

— Так лучше, — сказал Фавоний, держа в руках комплект такой же одежды. — Пойдем, Помпей, вставай! Я помогу тебе снять доспехи.

Помпей встал и позволил превратить себя из римского полководца в греческого купца. Переодетый, он изумленно оглядел свой шатер, потом, казалось, пришел в себя. И, усмехнувшись, последовал за легатами.

Они выбрались из лагеря через ближайшие к дороге на Лариссу ворота и ускакали. Тридцать миль не дистанция, чтобы менять лошадей, и все же те были в мыле, когда пересекали городскую черту.

Однако весть о победе Цезаря при Фарсале опередила беглецов. Ларисса, преданная делу Помпея, заволновалась. Смущенные горожане бродили туда-сюда, вслух гадая, что ждет их, когда придет Цезарь.

— Он ничего вам не сделает, — сказал Помпей, спешиваясь на рыночной площади и снимая шляпу. — Спокойно занимайтесь своими делами. Цезарь не тронет вас.

Конечно, его узнали, но, хвала всем богам, не ругали, не упрекали. Помпей, окруженный плачущими и предлагающими помощь сторонниками, задумался. «Что я сказал однажды Сулле на дороге у Беневента, когда он напился? Что народ больше поклоняется восходящему, чем заходящему солнцу. Да, именно так я ему и сказал. Солнце Цезаря на восходе. А мое зашло навсегда».

Вокруг него собрался полуэскадрон в тридцать конников, предлагавших себя ему в провожатые при условии, что он двинется на восток. Все это были треверы, из тех, кого Цезарь некогда послал в дар Деиотару, вполне резонно рассчитывая, что из такой дальней дали эти бунтовщики уже не вернутся домой. С очень многими так и случилось. Они овладели греческим, обзавелись семьями. Деиотар взял всех на службу и обласкал.

Сев на свежих коней, Помпей, Фавоний и оба Лентула выехали из Лариссы через ворота на Фессалонику и затерялись среди многочисленных конных групп. На реке Пеней стояла баржа, везущая в Диум овощи, ее капитан согласился взять четырех пассажиров. Поблагодарив галльских всадников, Помпей и его три товарища поднялись на баржу.

— Так разумнее, — сказал Лентул Спинтер, пришедший в себя быстрее остальных. — Цезарь не будет искать нас среди овощей.

В Диуме им опять повезло. Там только что разгрузило просо и нут прибывшее из Италийской Галлии судно. Капитаном на нем был римлянин по имени Марк Петиций.

— Тебе нет нужды называть себя, — сказал он, крепко пожимая руку Помпею. — Куда ты хочешь плыть?

На этот раз Лентул Крус не дал маху. Прежде чем бежать из лагеря, он прихватил с собой все серебряные денарии и сестерции, какие только сумел найти в своих сундуках. Вероятно, во искупление той оплошки с казной.

— Назови свою цену, Марк Петиций, — с важным видом произнес он. — Помпей, куда поплывем?

— В Амфиполис, — сказал Помпей наобум.

— Хороший выбор! — радостно воскликнул Петиций. — Там я возьму груз ликерной рябины. В Аквилее ее не достать.

У Цезаря победа при Фарсале вызвала смешанные ощущения. Его собственные потери были минимальны. Но шесть тысяч убитых легионеров Помпея ввергли его в тихую меланхолию.

— Иначе было нельзя, — печально сказал он Антонию. — Они считали, что я — ничто. И они сделали бы меня ничем, если бы не мои парни.

  298