Скажите это сами, Трейдер. Просто скажите, и все. Ладно, я буду настаивать на нейтронно-активационной экспертизе. Чтобы установить, стреляли вы в последнее время из огнестрельного оружия или нет. Вы согласитесь пройти через полиграф? Через детектор лжи? Я-то знаю, какова будет следующая стадия. Вам придется предстать перед большим жюри, Трейдер. Да, вы меня правильно поняли… Гм-м. Ну хорошо, начнем с начала. Придется повторить все заново. А потом еще раз. И еще.
Он медленно поднимает голову. У него ясный взгляд. Ясное лицо. Взволнованное, но ясное. И в этот момент я отчетливо сознаю две вещи. Во-первых, он невиновен. Во-вторых, он может это доказать.
Представьте себе, детектив Хулигэн, мне известно, что такое большое жюри. Это слушания в суде присяжных, которые имеют целью установить, есть ли основания для возбуждения уголовного дела. Вот и все. Вы, наверно, полагаете, что я путаю суд присяжных и Верховный суд. Как те тупые подонки, которые проходят перед вами в этом кабинете. То, чем вы сейчас занимаетесь, – это… жалкие потуги. Сочувствую вам, Майк. Послушайте себя. Вы поете с чужого голоса. Вашими устами вещает полковник Рокуэлл. Беднягу можно пожалеть, но ему должно быть стыдно так вас использовать. Однако задумано неплохо… очень неплохо. На прошлой неделе у меня было с десяток встреч – с матерью, с братьями. С моими друзьями. С ее друзьями. Я открывал рот, но не мог произнести ни звука. Только сейчас ко мне вернулась связная речь. Прошу вас, давайте продолжим. Не знаю, насколько можно доверять вашим словам. Многое из того, что вы тут наговорили, не укладывается ни в какие рамки. Полагаю, что результаты баллистической экспертизы – подлинные, и мне остается только смириться с тем, что в них записано. Возможно, вы сами согласитесь мне подсказать, где здесь правда, а где – шантаж. Майк, вы нагородили Бог весть что, пытаясь придать этой истории таинственность. Сами понимаете, это бред. Хотя концы с концами сходятся. Но здесь есть настоящая тайна. Непостижимая тайна. Когда я говорю, что готов убить Дженнифер – это чистая правда. В тот вечер, когда она умерла, наши отношения были прежними: я сам был к ней привязан и не сомневался в ее преданности. Но теперь… Майк, в действительности было вот как: эта женщина словно сошла на землю с небес. Знаете, что я вам скажу? Лучше бы я и в самом деле убил Дженнифер. Арестуйте меня. Увезите в тюрьму. Отрубите мне голову. Лучше бы я ее убил. Своими руками. Не оставив дырок от пуль. Потому что это куда лучше, чем нынешний кошмар.
Если бы вам довелось заглянуть в наблюдательное окошко, то окончание допроса не показалось бы вам слишком странным – эти стены и не такое видели. При виде вышеупомянутой сцены любой из убойного отдела лишь покачает головой и со вздохом пройдет мимо.
Подозреваемый и следователь держатся за руки. У обоих текут слезы.
Я плачу о нем; я плачу о ней. Я плачу о себе. О том, что я делала с людьми в этих стенах. О том, что эти стены сделали со мной. Они меня давили и растягивали. Все мое тело, снаружи и изнутри, покрылось налетом, похожим на тот, который я обнаруживаю по утрам у себя на языке.
14 марта
Спала до полудня; меня опять разбудил посыльный, прибывший от полковника Тома. Доставлена дюжина алых роз – «с извинениями, любовью и благодарностью». А также запечатанная папка. В ней протокол вскрытия. Его заказал, а скорее всего и отредактировал полковник Том. Кассету я видела. Теперь надо прочесть текст.
Потребовалось четыре кружки кофе и полпачки сигарет, чтобы хоть немного утихомирить печень, которая ночью вздулась, как тесто. Потом нужно было принять душ. Когдая, подпоясав халат, уселась на диван, время подходило к двум. У меня есть аудиозапись, которую сделал по моей просьбе Тоуб, – она мне ужасно нравится: восемь различных версий «Ночного поезда». Оскар Питерсон, Джорджи Фейм, Моуз Эллисон, Джеймс Браун. Для нас это своеобразный гимн дешевой квартире. Плату вносим чисто символическую. Мы ее даже не замечаем. Ночной поезд замечаем, а квартплату – нет. Так вот, я кручу на магнитофоне эту пленку – и одновременно верчу в руках канцелярскую папку. Десять лет пила без передышки, допилась до того, что стала дуть на мороженое, а следующие десять лет маюсь от похмелья (и еще лет двадцать промучаюсь). Да и вчерашний день, мягко говоря, на пользу не пошел. Чувствую свой лишний вес и нездоровую бледность; после душа не проходит испарина.