61 
Саймон опустился на колени у самого берега, решив задержаться в этом месте лишь для того, чтобы прополоскать рот водой и освежить голову. Он зачерпывал ладонями воду, плескал себе на лицо и наслаждался ее отрезвляющим холодом. В пруду Уэскотт увидел собственное отражение. Однако человек, заросший щетиной, с осунувшимся лицом, воспаленными глазами показался ему таким же незнакомцем, как и красивый молодой офицер с газетных вырезок Катрионы.
Саймон полностью окунул голову в воду, расплескивая увиденное отражение. Через несколько мгновений, подняв голову, он принялся отряхивать промокшие волосы, отбрасывая упавшие на глаза пряди. Только теперь он заметил в тени у дальнего берега пруда большую плоскую скалу, едва выступающую из-под воды.
Там же лениво покачивались на поверхности воды длинные пряди золотисто-рыжеватых волос.
Внезапно Саймон почувствовал, что его сердце перестало биться. И на миг он даже испугался, что оно остановилось навсегда.
Присмотревшись, Уэскотт увидел маленькую белую руку, лежащую на краю скалы, и понял, что волосы ниспадали в воду сверху, свешиваясь с большого камня.
— Матерь Божья! — выдохнул Саймон с таким благоговением, как будто вздумал помолиться.
Не думая о собственной безопасности, Уэскотт прямо в одежде бросился в воду и поплыл к скале. Добравшись до огромного камня, он обнаружил лежащую на нем Катриону с закрытыми глазами, неподвижную и бледную. Саймон с ужасом подумал, что произошло самое страшное и даже поцелуй сказочного принца не вернет ее к жизни.
Однако насквозь промокший лиф платья едва заметно поднимался и вновь опускался, обозначая слабое дыхание. Тогда Саймон поднял Катриону на руки, содрогаясь от мысли о том, что могло бы случиться. К счастью, она, как видно, сумела из последних сил выбраться из ледяной воды. Все ее тело было холодным, но даже сквозь промокшую одежду можно было почувствовать тончайшие признаки жизненного тепла.
Уэскотт стал вглядываться в лицо Катрионы, с горечью отмечая, что на ее щеках нет и следа привычного здорового румянца.
— Катриона! Любовь моя! Ты слышишь меня?
— Да, слышу, — прошептала она слабым голосом. — У меня хороший слух, не то, что у некоторых. — Катриона приоткрыла глаза и посмотрела на Саймона. В этом взгляде читались обида и крайнее осуждение, которых не выказывал даже посаженный на поводок Роберт Брюс. — Я уже несколько часов зову тебя. Почему ты не пришел сразу спасти меня? Или ты опять споткнулся?
В ответ Саймон зашелся хриплым смехом, еще крепче прижал Катриону к себе и уткнулся лицом в ее мокрые волосы, униженно и смиренно радуясь даже такому вниманию и зная, что не заслужил его.
— Конечно, мой ангел. Я споткнулся, ты верно говоришь. И поверь, дорогая, никогда прежде я не падал так больно и так низко.
Катриона решила, что она уже на том свете. Только этим можно было объяснить то, что она увидела. До этого она пребывала в долгом оцепенении, не в силах даже открыть глаза.
Она вздохнула полной грудью, испытывая неприятное чувство разочарования. Катриона вспомнила, как изо всех сил пыталась выбраться из несущего ее водного потока, захлебываясь и отплевываясь, отчаянно стараясь ухватиться за проносящиеся мимо ветви. Меньше всего она могла предполагать, что для спасения ей придется упасть с водопада. Очутившись в ледяной воде пруда, неподвижной, но не менее опасной, чем горный ручей, она все-таки сумела выбраться из смертельных объятий и вскарабкаться на скалу. Однако все ее усилия, как видно, были напрасными.
Конечно, она умерла. Иначе как объяснить поведение этого призрака, предмета ее девичьих грез? Всего в нескольких шагах от нее призрак Саймона занимался удивительным делом — выливал целую бутылку виски прямо на каменистую землю.
Этот Саймон, чисто выбритый и причесанный, с аккуратно заплетенной косичкой, перехваченной кожаным ремешком, был божественно красив. Его классический профиль ничем не уступал изображениям римских императоров на старинных монетах. На призраке были блестящие черные ботфорты и ослепительно белая рубашка. Не хватало лишь темно-синего мундира и белых брюк из униформы офицера королевского флота. Если же добавить к этому образу порочную улыбку Уэскотта, то повторится картина давней истории соблазнения Элис. Истории, закончившейся для Катрионы разбитым сердцем.
Саймон поднял бутылку, вытряхивая из нее последние капли. Бутылочное стекло сверкнуло отраженным солнечным бликом, и Катриона поморщилась. Она была в полном замешательстве. Если она не на том свете, то, наверное, у нее повредился рассудок от лихорадки. Она была уверена, что хорошо известный ей Саймон Уэскотт ни за что не стал бы так обходиться с изысканным шотландским напитком. Для него единственное предназначение виски состояло в том, чтобы его выпить.
61 
