Зажмурив глаза, Саймон молча боролся с охватившим его приступом страсти, сотрясавшим все его существо.
— Может быть, ты тоже хочешь увидеть, как мы сольемся в страстном единении, и почувствовать, как с каждым ударом сердца наши тела стремятся еще теснее прижаться друг к другу в любовном объятии?
Ариана не проснулась, чтобы ответить на вопрос Саймона, но ее плоть под его ласками ответила горячей лихорадочной волной.
Ее тепло было совсем не похоже на сухой жар горячки — это было влажное тепло женщины, чья чувственность пробудилась под ласками любовника.
Саймон открыл глаза и увидел, что бедра Арианы тихо вздымались в сладострастном волнении. Ее губы и тугие бутоны ее грудей вспыхнули темно-розовым огнем.
Тяжело, неровно дыша, Саймон неподвижно сидел на постели, борясь с собой и своим желанием, зная только, что он должен немедленно встать и уйти, оставив больную девушку, погруженную в глубокий целительный сон и не имеющую сил сказать ему ни да, ни нет.
«Но я могу выбрать за нее».
Эта мысль все время мучила его.
— Желает ли меня так сильно твоя нежная глубина, что готова принять мое семя? — произнес Саймон срывающимся шепотом.
Безмолвный ответ Арианы не оставлял никаких сомнений. Ее тело не было больше томным и безвольным — оно стало напряженным, открытым, застывшим в ожидании. Ее возбуждение разожгло пожар в его теле, и лихорадочные мысли вихрем пронеслись у него в голове.
«Клянусь Господом! Да что со мной происходит? Почему я не могу встать и уйти?»
Эти слова были заглушены яростными ударами его сердца. Не доверяя более своим рукам, он вновь склонился к Ариане, не в силах расстаться с ее чувственной красотой, томимой желанием.
Ариана пробормотала что-то, мечтательно улыбнувшись, когда щека Саймона прижалась к ее бедру. Он глубоко вдохнул в себя аромат ее страсти, окунаясь в него, как в целительный бальзам.
Он поцеловал нежную ароматную плоть с медлительной осторожностью, напоминающей ее томные движения в колдовском волшебном сне. Затем его губы легко захватили набухший лепесток, и горячая волна захлестнула тело Арианы. Она хрипло застонала и придвинулась еще ближе, как бы приглашая его войти в ее теплое и мягкое гнездышко.
«Исцели меня».
Он прошептал ее имя, вдыхая запах полночной луны, роз и приближающейся грозы, который окутывал их обоих, погружая в сладостную истому.
Тепло медленно разлилось по телу Арианы — пламя, полыхавшее внутри, рвалось наружу.
«Я вся в огне».
«Я это чувствую».
«Да. Возьми меня».
Вихрь страсти закружил Саймона, и он полностью отдался его очарованию, вдыхая аромат Арианы и окунаясь в знойную росу, которую источало ее тело.
«Я весь в огне».
«Я это знаю».
«Гори же со мной в этом пламени».
«Я всегда буду гореть с тобой».
«Мы оба…»
«…горим в огне страсти».
Глава 17
Саймон подозрительно уставился на горшочек со свежим бальзамом, который протягивала ему Кассандра. Он открыл его и вдохнул тонкий аромат.
И сразу же почувствовал, как волна желания захлестнула его тело.
— Ариана, — хрипло произнес Саймон.
— Да, конечно, Ариана, — согласилась Посвященная.
Не прибавив более ни слова, Саймон решительно прикрыл горшочек крышкой и повернулся к постели больной.
— Тебе не понравился бальзам? — спросила Кассандра.
Саймон вздрогнул — прошедшая ночь внезапно всплыла в его памяти. Он изо всех сил старался не думать о том, как проснулся утром полуодетый, сжимая в объятиях свою обнаженную жену, старался не вспоминать опьяняющий аромат бальзама, разлившийся по комнате.
То, что произошло в прошлую ночь между ним и его женой, не поддавалось никакому объяснению — это нельзя было взвесить и измерить, познать разумом и рассудком. Бессмысленно было даже об этом думать.
Потому что этого просто не могло быть на самом деле.
«Я не мог проникнуть в ее целительный сон.
Как не мог чувствовать сжигавший ее огонь».
Но сам-то он горел в этом огне!
И она… она тоже.
— Трижды, — произнесла Кассандра.
Саймон резко обернулся к ней — как это она узнала?
— Что ты сказала? — переспросил он.
— Пока Ариана не проснется, ты должен растирать ее бальзамом три раза в день, — терпеливо объяснила Посвященная.
Она произнесла эти слова безразлично-спокойным тоном, но Саймону почудилось, что в ее живых серых глазах блеснуло любопытство.