36 
Она прошла в первый демонстрационный зал, увидела отца и снова испытала гордость. Он был таким сильным, таким красивым! Его седые волосы были пышными и густыми, как мех норки, брови – черными, как ночь. Маленькие очки в прямоугольной оправе не скрывали его умных темных глаз. Стройную фигуру облегал итальянский синий костюм в полоску.
Отец обернулся, увидел ее, после небольшой заминки улыбнулся, передал накладную служащему, с которым разговаривал, и поспешил к дочери.
– Что, странница, вернулась? – Он наклонил голову и едва коснулся губами ее щеки. А было время, когда он подбрасывал ее в воздух, заставляя визжать от страха и удовольствия, и ловил большущими сильными руками. – Как прошла поездка?
– Хорошо. Очень хорошо.
– Ты уже виделась с мамой?
– Да. – Тайя отвела взгляд и уставилась на витрину. – Я только что от нее. Мне очень жаль, но у нас вышла размолвка. Боюсь, она обиделась на меня.
– Ты перечила матери? – Отец снял очки и начал протирать стекла белоснежным носовым платком. – По-моему, в последний раз это произошло в начале девяностых. Из-за чего вы поссорились?
– Нет, ссоры не было. Но боюсь, что, когда вечером ты придешь домой, она будет расстроена.
– Твоя мать бывает расстроена каждый вечер. Если этого не случится, я решу, что ошибся адресом. – Отец рассеянно потрепал ее по плечу. Это означало, что его мысли уже далеко отсюда.
– Папа, если у тебя есть свободная минута, я хотела бы поговорить с тобой о Трех Судьбах.
Упоминание о статуэтках снова заставило отца сосредоточиться.
– О Трех Судьбах? А что такое?
– Вчера у меня была одна беседа, после которой я вспомнила о них. И о дневнике Генри Уайли. Я с удовольствием перечитала бы его. Честно говоря, я подумала, что история этих статуэток могла бы стать главой моей новой книги.
– Твой интерес очень ко времени. Несколько недель назад я беседовал о Трех Судьбах с Анитой Гай.
– Мама уже говорила мне об этом. Думаешь, у нее есть ниточка к двум статуэткам, которые еще существуют?
– Если и есть, то выяснить это мне не удалось. – Он снова надел очки и плотоядно улыбнулся. – Хотя я и пытался. Если она сумеет найти одну статуэтку, это вызовет среди антикваров определенный интерес. Если две – изрядный переполох. Но для настоящего бума нужны все три.
– А третья, если верить дневнику, лежит на дне Северной Атлантики. И все же мне интересно. Ты не будешь возражать, если я возьму тетрадь?
– Дневник представляет собой значительную ценность для семьи, – начал отец, – не говоря о его исторической и материальной ценности как памятника своей эпохи.
Раньше Тайя отступилась бы, но теперь…
– Ты давал его мне, когда я была двенадцатилетней девочкой, – напомнила она.
– Тогда я еще надеялся заинтересовать тебя историей нашего рода и семейного бизнеса.
– А я тебя разочаровала. Мне очень жаль, – вздохнула Тайя. – И все же мне бы очень хотелось увидеть тетрадь. Если ты не хочешь давать мне дневник домой, я могу изучать его здесь.
Отец начал проявлять признаки нетерпения.
– Я дам тебе дневник. Он наверху, в хранилище. Он шагнул к лестнице. Тайя вздохнула, вышла в вестибюль,
села на край канапе и принялась ждать. Когда отец спустился,
Тайя поднялась ему навстречу.
– Спасибо. – Она прижала к груди тетрадь в выцветшем кожаном переплете. – Я буду очень осторожно обращаться с ним.
– Ты со всем обращаешься очень осторожно, Тайя. – Отец подошел к двери и открыл ее. – Думаю, именно поэтому ты все время разочаровываешься.
– Чем вы занимались? – Малахия провел пальцами по тыльной стороне руки Тайи, привлекая к себе внимание.
– Ничем особенным. Прошу прощения, но сегодня вечером я плохая спутница.
– Это решать мне, – улыбнулся он.
Но сегодня вечером Тайя действительно была мрачной и едва притронулась к еде. Малахии было ясно, что ее мысли бродят где-то далеко. При виде ее печального лица у него сжималось сердце.
– Милая, расскажите, что вас заботит.
– Да так, пустяки. – То, что Малахия назвал ее «милой», заставило молодую женщину оттаять. – Небольшая семейная… – Нет, назвать это ссорой было нельзя. Она запнулась, подбирая подходящее слово. Никто не повышал голоса и не испытывал гнева. – Размолвка. Я сумела огорчить мать и вызвать досаду у отца, причем за какие-то два часа.
– И как вам это удалось?
Тайя поковыряла поленту вилкой. Она еще не говорила Малахии о дневнике. Честно говоря, она вернулась домой слишком усталая и расстроенная, чтобы открыть тетрадь. Просто бережно обернула ее и положила в ящик письменного стола. Впрочем, дневник был тут ни при чем. Дело было в ней самой.
36 
