56 
Повернувшись, он бесшумно пошел назад в каюту.
Солнце окрашивало горизонт на востоке.
Энджел проснулась от запаха кофе и жареного бекона. Она быстро села, сердце ее колотилось. Какое-то мгновение Энджел не могла понять, где она. Затем она ощутила холодный воздух, легкое покачивание катера и все вспомнила.
Хок.
Первый день их путешествия на рыбалку.
— Тебе сколько яиц? — спросил Хок, открывая дверь каюты и глядя, как Энджел медленно возвращается к реальности.
— Ты делаешь глазунью или болтунью? — спросила она.
— Узнаю, когда разобью, — ответил он.
Уголки рта Энджел изогнулись в улыбке.
— Держи меня в курсе.
Сдержанно кивнув, Хок отвернулся к плите. Заспанный вид Энджел заставил его тело сжаться от любовного голода. Совсем недавно это разозлило его. Теперь его пронзила жалость, такая же сильная, как и желание.
Расстегнув «молнию» спального мешка, Энджел, поежившись, быстро прошла в каюту и прикрыла за собой дверь, чтобы сохранить тепло от плиты.
— Хочешь, я приготовлю омлет? — нерешительно спросила она.
Каюта казалась слишком маленькой. Высокий, широкоплечий Хок не оставлял в ней свободного места.
Хок повернул голову и мгновенно понял, что Энджел чувствует себя не в своей тарелке.
— Ничего страшного, — сказал он. — Я люблю иногда сам приготовить завтрак.
Энджел стояла у дверей. Ее волосы были в беспорядке, из-под сизо-серого пуловера выглядывали края рубашки. На ногах были новые чулки. Несомненно, она переоделась еще вчера вечером, прежде чем залезла в спальный мешок.
— В следующую ночь я испробую твой метод, — сказал Хок.
Он с усилием заставил себя отвернуться и разбил над сковородкой яйцо с ловкостью человека, который частенько готовит себе завтрак сам.
— Мой метод? — удивилась Энджел.
— Надевать чистое белье перед тем, как ложиться спать, — пояснил Хок. — Я забыл, что, пролежав ночь, одежда становится холодной.
— Особенно если ты еще теплый со сна.
— Глазунья, — сказал Хок.
— Что? — спросила Энджел. — О, ты не прорвал желток! Поздравляю. Мне из двух яиц.
Энджел зачарованно смотрела, как уголок рта Хока потянулся кверху. Она стояла достаточно близко, чтобы заметить, как от его глаз побежали лучики морщинок. Энджел затаила дыхание, надеясь увидеть на его лице настоящую улыбку. Но он не улыбнулся, и она тихо вздохнула. Может, когда он поймает лосося…
Подумав об этом, она виновато посмотрела на Хока.
— Мы пропустили прилив, — сказала она. — Я проспала.
— Это не имеет значения.
— Почему?
— Ветер, — коротко ответил Хок. — Барашки до небес.
Он махнул ножом в сторону окна.
Энджел осторожно протиснулась к окну. Проход был так узок, что она не могла не коснуться Хока, не заметить, как широки его плечи, как узки бедра, как мужественны его черты.
Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, но от этого стало только хуже. Она знала, что по утрам ей труднее всего. Так было всегда. Разум просыпается чуть позже, чем чувства. Рядом с таким мужчиной, как Хок, она в опасности.
«Или никакой опасности нет? — подумала она. — С той отвратительной попытки заняться любовью он только задает мне вопросы. Нет, — сразу поправила она себя, — попытки заняться сексом. Если бы это была любовь, все бы закончилось по-другому».
Вид вспененной ветром воды отвлек Энджел от мыслей о Хоке и различии между любовью и сексом.
Поверхность океана усеивали белые гребни волн, ветер поднимал брызги, и только в укрытой скалами бухте Нидл-Бей было спокойно. Ни о какой рыбалке не могло быть и речи.
— Ты прав, — согласилась Энджел. — Я бы не рискнула лезть в такую воду, если это не вопрос жизни и смерти.
Хок посмотрел из-за плеча Энджел на бушующий океан.
— Здесь ветры обычно надолго? — спросил он.
— Могут дуть час, а могут неделю, это непредсказуемо. Но мне кажется, он к вечеру стихнет.
— А если нет?
Энджел вздохнула:
— Ты умеешь играть в криббедж?
Один уголок рта Хока снова загнулся кверху.
— Готов научиться.
Слушая глубокий, надтреснутый голос Хока, Энджел подумала: неужели криббедж — единственное, чему Хок хотел бы у нее научиться? Несмотря ни на что, ее преследовало ощущение, что за его грубостью скрывается способность любить так же сильно, как и ненавидеть.
С ней было то же самое. Ее ярость и ненависть к жизни были не менее сильны, чем любовь к Гранту, однако в конце концов она пережила и ярость, и любовь.
56 
