Особенно,... 
22 
Более того, на следующий день вечером даже попытался уговорить жену вернуться к нему, объяснив свои угрозы «помутнением рассудка в результате легкого сотрясения мозга».
Джун, еще не оправившаяся от шока, не захотела его слушать…
За два с половиной года свободы она приучила себя не думать о Филипе. А сегодня вдруг решила все вспомнить. Проверить, окончательно ли умерла ее старая несчастная любовь.
Оказалось, окончательно. Рассматривая сейчас свадебные фотографии и другие снимки с Филипом, она испытывала лишь отголоски прежней боли и жалость к себе той, неопытной девочке, считавшей свою светлую искреннюю любовь лучшим, что ей досталось в жизни.
Она была тогда другой, совсем другой. Умела делить свою судьбу с мужчиной, дарить себя.
Это чувствовалось и во всех ее взглядах, в жестах, в мимике.
Не в этом ли моя нынешняя проблема — подумала Джун, и ее сердце оборвалось. Может, я напрочь лишилась способности доверять людям, не способна больше на близость, ведь только к этому и стремилась целых два с половиной года? Не поэтому ли Серж передумал звонить мне вчера вечером? Не это ли его отпугнуло? Быть может, в своей погоне за независимостью я лишилась главного, что привлекает в женщине мужчину, что удерживает его рядом с ней?
Похолодевшими руками Джун закрыла последний из альбомов и принялась читать записки, которыми они с Филипом обменивались еще до свадьбы.
«Любимый, родной, ненаглядный…» — пробегала она глазами по выведенным когда-то собственной рукой строчкам. «Целую много-много раз. Безумно скучаю. Жду».
М-да. Подобные слова она теперь как будто разучилась произносить вслух, словно вообще забыла.
С неприятным осадком в душе и все же почему-то успокоившись, она сложила письма в аккуратную стопку и вновь перевязала зеленой ленточкой.
Было почти три ночи, но спать Джун по-прежнему не хотелось. В глубокой задумчивости она взяла один из своих старых дневников и принялась листать исписанные округлым почерком страницы.
Потребность доверять свои мысли и впечатления безмолвной бумаге возникла у нее еще в школе, в старших классах. Поначалу она стыдилась своего тайного пристрастия, но потом привыкла к нему настолько, что уже не мыслила жизни без него.
Джун делала записи не ежедневно, а только когда ощущала в этом некую потребность. В период знакомства с Сержем основное ее внимание занимали учеба, первые переводы и настойчивые ухаживания одного из однокурсников. О приятном молодом соседе, к сожалению, она ни разу не упомянула в своих дневниках, видимо не сочла тогда нужным. Или…
В ее памяти шевельнулось смутное воспоминание. Оживившись, она взяла тот дневник, который вела в первые годы учебы в университете, и принялась более сосредоточенно его просматривать.
Перед глазами Джун воскресли далекие дни знакомства с Монреалем, вечера романтических встреч и усердной работы. Зазвучали голоса людей, которые когда-то, как ей казалось, играли в ее жизни огромную роль. Она настолько увлеклась чтением отдельных отрывков своих «мемуаров», что почти забыла, с какой целью открыла дневник.
Но вот ее взгляд упал на очередную строчку.
На начало записи, сделанной восемнадцатого сентября тысяча девятьсот девяносто шестого года, почти восемь лет назад.
Он пришел ко мне сегодня и опять попросил помочь с переводом…
Ее сердце дрогнуло, а во рту мгновенно пересохло от волнения. Затаив дыхание, Джун продолжила читать:
Он — мой сосед, Серж Дюфрен. Но перевод был лишь предлогом, достойным объяснением его здесь появления. Сержу просто захотелось со мной поговорить.
Мы разобрались с текстом, и он спросил, сильно ли я занята. Черт, у меня на сегодняшний вечер была запланирована уйма дел!
Я промямлила: «Не то чтобы сильно». Серж неожиданно заговорил о «Лунном свете» Мопассана. О том, что прочел его позавчера вечером и долго не мог уснуть. «Лунный свет» восхитителен, я полностью согласна с ним.
«Сегодня утром мне позвонили и сообщили о смерти одного моего друга. Летом мы с ним вместе работали на полях в Саскачеване, — вдруг сказал он подавленно. — Поверить не могу».
«Какой кошмар! Мне очень жаль», — пробормотала я, Он ушел торопливо, как будто застеснялся своей откровенности.
Милый, чудный парень. Прибежал со своей бедой ко мне… Как трогательно. Как странно…
Глаза Джун наполнились слезами, и ровные строки на листе в клеточку закачались перед ней, словно пьяные. Она медленно закрыла и отложила в сторону дневник, поднялась с кровати, подошла к окну и невидяще уставилась во мрак.
22 
