70 
На сегодняшний вечер Жиль де Рец отстоял ее. Она, правда, не знала, следует ли этому радоваться.
Толстый камергер направился к дверям, с сожалением посмотрев на Катрин.
– Хорошо, – пробормотал он, пожав плечом. – Оставь ее до завтра, но утром я пришлю за ней. И будь осторожен в обращении с ней, потому что и я могу забыть свою нежную привязанность к тебе, дорогой кузен.
Еще один последний взгляд, некое подобие улыбки в сторону Катрин, и он исчез. Бесстрастные солдаты закрыли за собой двери. Катрин и Жиль де Рец остались одни. Она почувствовала тяжесть в груди. Ее положение было ужасающим. Она поняла, что, желая вытащить Ла Тремуя из этого замка, где его надежно охраняли, может очутиться между молотом и наковальней. Катрин предполагала, что ее пригласят танцевать и развлекать главного камергера; затем, сблизившись с ним, она уговорит его поехать в Шинон, рассчитывая на приманку, придуманную ею. Но столкновение между ужасным Жилем де Рецем и толстым камергером показало, что ее жизнь не так уж много стоила. Жиль хотел поразвлечься с ней, а потом, без церемоний, бросить в постель Ла Тремуя. А что будет с ней, когда она ему надоест? Будет ли у нее вообще время осуществить свой план? Жиль был не из тех, кто отпускает своих пленников на свободу.
Сеньор с иссиня-черной бородой быстро подошел к дверям и закрыл их на массивную задвижку. Потом вернулся к окну, сделал два-три глубоких вдоха и выдоха, явно для того, чтобы успокоиться.
Приглушенные звуки лютни и виолы растекались в ночи, легкие и меланхоличные.
– В комнате у короля дают концерт, – пробормотал Жиль голосом, в котором больше не было гнева. – Как великолепна эта музыка. Нет ничего лучше, божественнее музыки… особенно когда она исполняется детскими голосами. Но король не любит детских голосов.
Он говорил сам себе, возможно, даже забыв о присутствии Катрин, но она ощутила, как дрожь пробежала по ее спине при воспоминании об ужасных ночах в Шантосе, когда звучала потрясающая исповедь старого Жана де Краона.
Она переплела пальцы и сжала их изо всей силы. Не следовало ее тюремщику знать, как она боится его. Если она хочет выиграть опасную партию, надо сохранять хладнокровие.
Катрин шагнула к мрачной фигуре, прислонившейся к окну.
– Почему вы не рассказали кузену о том, кто я есть на самом деле?
Он ответил, не глядя на нее:
– Потому что я не хочу, чтобы госпожа Катрин де Бразен сгнила заживо в тюрьме! Напротив, цыганка по имени Чалан представляет большую ценность в моих глазах.
Катрин решила поставить все на карту ради того, чтобы увидеть реакцию де Реца.
– Меня больше не зовут Катрин де Бразен. Перед Богом и людьми я супруга Арно де Монсальви!
При этом имени Жиль де Рец дернулся как укушенный. Он повернулся к Катрин и посмотрел на нее с удивлением.
– Как это могло случиться? Монсальви умер в тюрьме Сюллисюр-Луар почти два года назад. Ла Тремуй – хороший тюремщик, подвалы его замка в Сюлли никогда не отдают своих пленников.
– Я думаю, вы плохо информированы, потому что мы обвенчались с Арно де Монсальви в Бурже, в церкви Сен-Пьер-ле-Гийар в ночь с 24 на 25 декабря 1431 года. Нас обвенчал брат Жан Паскерель. Помните Жана Паскереля, мессир де Рец? Он был настоятелем…
Испуганным жестом Жиль де Рец приказал ей замолчать.
– Не произносите это имя! – задыхался он, поспешно крестясь. – Только не при мне! Никогда не говорите о нем в моем присутствии! Боже… если она вас услышала!
– Ее нет в живых, – сказала презрительно Катрин, видя мерзкий страх, охвативший его. – Чего вам бояться?
– Она мертва, но ее душа живет, а душа колдуньи всегда опасна. Ее можно вызвать, назвав по имени. Я не хочу никогда слышать это имя!
– Как вам будет угодно, – ответила Катрин, пожимая плечами. – Но тем не менее я – госпожа Монсальви, и у меня есть сын.
С той минуты, как Катрин отказалась произносить имя Жанны д'Арк, Жиль успокоился. Его побледневшее лицо приняло свой обычный цвет.
– Почему же в таком случае вы оказались здесь одна? Где Монсальви?
Лицо Катрин окаменело. Она опустила веки, чтобы он не видел, какую боль она испытывает каждый раз, когда он произносит эти жестокие слова.
– Мой супруг тоже умер, вот почему я здесь одна.
Наступила тишина, быстро ставшая невыносимой. Чтобы разрядить обстановку, Катрин спросила почти светским тоном:
– Могу ли я знать, как поживает мессир Жан де Краон, ваш дедушка, и госпожа Анна, его супруга, которая была так добра ко мне в мою бытность у вас?
70 
