Все снова посмотрели в окно. Почти точно напротив арки за машинами виднелась приземистая ярко-желтая двухэтажка в старинном стиле.
— Так, сейчас… — Костя достал бинокль, поднес к глазам.
— Стар… байт, — медленно прочел он. — Старбайт, так над входом написано.
— Он! — кивнул Яков.
— Ну хорошо, тогда что мы имеем, — Курортник сощурился. — Два крыла, по сторонам просветы между другими домами, там пройти можно… На окнах решетки. По центру проход во двор, за ним парковку вижу, перед зданием тоже парковка. А… — он замолчал. — Слева решетки на окне нет, то есть она пробита. И стекла…
— Стекла в некоторых окнах разбиты, — подхватил Лабус, не отрываясь от бинокля. — И за ними… Ну, плохо видно, конечно, темновато там, но, кажется, в некоторых помещениях уже мародеры похозяйничали.
— Так что, выходит, брошено оно? — спросил Леша. — Ладно, все равно проверим. Стоп!
Они посмотрели на старика.
— Стоп! Стоп! — повторил тот.
— Что, Лешенька? — спросил Яков.
Леша потер горло, покашлял. Они ждали.
— Да вы что, ослепли? — воскликнул он наконец. — Вон же, справа, фонарь за машинами, сломанный, накренился… Что там на нем, а?!
— Твою мать! — высказался Лабус, опуская бинокль. — Он прям на виду, потому не… Повешенный. Это варханин?
— Вархан, — поправил Игорь, разглядывая человека на свисающей с фонаря веревке. — Нет, не вархан, горожанин обычный. Парень какой-то молодой. И еще — я теперь заметил, вон, в просвете… Костя, там ведь тоже вроде?..
Лабус вновь поднял бинокль.
— Ага… — протянул он. — Там тоже какой-то мужик висит. И в глубине, за парковкой во дворе этого «Старбайта». И все — наши. Слушайте, это… Это что…
Лабус замолчал. Солнце садилось, вечерело. Тело, висящее на фонарном столбе, качнулось в порыве ветра.
— Предупреждение, — сказал Леша.
— Думаешь… — начал Яков.
— Уверен. Вспомни, как негры, если хотели показать, что деревня под контролем их клана, вешали возле нее несколько человек из соперничающей группировки.
— Как пиратов в старину возле портов вешали, да? — заговорил Лабус. — А тут… это мародеры, наверно. Кто-то, кто попытался сунуться в здание.
После этих слов все опять надолго замолчали. Игорь Сотник первым нарушил тишину:
— Машины надо отогнать назад во двор. Потом мы с Курортником и Лабусом пойдем на разведку.
III
Запах гречки висел над лагерем. На глазах Кира в котел над костром высыпали килограмм пятнадцать, не меньше. Упаковки крупы притащили из какого-то магазина, может, из ГУМа, до того как его сожгли. Больше десяти кило гречки! Когда разварится, наполнит весь котел с горкой, на всех рабов хватит. А может и варханы ее едят.
Днем Кирилл несколько раз видел, как к Мавзолею подъезжали небольшие обозы с продуктами — всякими крупами и консервами, мешками, коробками сухарей и бутылированной водой; под окрики надсмотрщиков рабы заносили их в Мавзолей и складывали там вместе с оружием.
Близился вечер, ему надоело лежать, да к тому же хотелось есть и еще больше — курить. Некоторые пленные смолили вовсю, и при виде того, как они достают траву из кисетов, неторопливо делают самокрутки (большой морщинистый листок — вместо бумаги, мелкая травяная труха — вместо табака), смачно затягиваются и пускают струи дыма с терпким непривычным запахом, курить хотелось еще больше.
Когда дальше лежать под навесом совсем не стало сил, Кирилл сел, откинув одеяло, принялся натягивать мокасины.
Донеслись тихие шаги, и под навес с той стороны, где он находился, вошел Явсен.
Оглядевшись, присел, вытащил из-под халата тряпичный сверток, положил рядом с матрацем и тихо сказал:
— Есть.
От свертка пахло съестным. Кирилл потянулся к нему, но Явсен схватил его за руку. Кинул быстрый взгляд на раненых — в сторону доктора никто не смотрел — и вытащил короткий черный стилет. Кир дернул рукой, но сообразил, что это не стилет, а карандаш, и расслабился.
Явсен, прижав острый конец к тыльной стороне правого запястья, нарисовал овал. Кирилл зашипел сквозь зубы: стало больно. Темная крошащаяся линия на коже пекла, словно огнем. Пеон изобразил в центре глаза зрачок-спираль и убрал карандаш в карман.
Жжение поутихло. Кожа вокруг рисунка порозовела, потом покраснела. Когда доктор, раскрыв мешочек на поясе, вытащил смоченную каким-то травяным настоем тряпицу и приложил к запястью, боль совсем прошла.