46 
— Ах да, Ньюпорт. Мы проезжали его однажды, когда я была еще ребенком. Мы всегда устраивали летом эти каникулы на колесах. — Неосознанным жестом, подарившим ему восхитительный вид ее шеи, она убрала прядь волос за ухо. — Я помню дома в Ньюпорте. Эти огромные особняки с колоннами, цветниками и специально подстриженными деревьями. Мы даже сделали несколько фотографий. Было трудно поверить, что кто-нибудь может там жить. — Она внезапно оборвала себя и взглянула в смущенное лицо Мича. — Вы жили.
— Забавно, но я проводил много времени, наблюдая летом в бинокль за туристами. Возможно, я видел и твою семью.
— Ну да, мы были единственными в маленьком трейлере с чемоданами, привязанными на крыше.
— Конечно, я вас помню. — Мич предложил ей кусок булки. — Как же я вам завидовал!
— Правда? — Эстер собиралась намазать масло на хлеб, да так и замерла с поднятым ножом. — Почему?
— Ну, потому, что вы отправлялись на каникулы в поездку на трейлере и могли есть хот-доги. Вы останавливались в мотелях, где за дверью были специальные аппараты для газировки, и играли в бинго во время переездов из одного города в другой.
—Да, — прошептала она. — Все так и было.
—И я вовсе не бедный маленький богатый мальчик, — добавил он, заметив, что что-то
мелькнуло в ее глазах. — Я просто хочу сказать, что иметь большой дом не многим лучше, чем
вагончик-трейлер.
Мич долил еще вина в ее бокал.
— Я пережил бунтарский период «деньги — ниже меня» много лет назад.
— Не знаю, сложно поверить, что эти слова говорит человек, позволивший скопиться горам пыли на столике эпохи Людовика XV.
—Это не бунтарство, это лень.
— Стыдно признаться, — добавила она, — но у меня руки так и чешутся взяться за бархатку и лимонный сок.
— Ну, если у тебя возникает желание полировать мой столик красного дерева, не надо себя ограничивать.
Эстер удивленно приподняла бровь, когда он рассмеялся.
—И чем же ты занимался в бунтарский период?
Она тронула его руку кончиками пальцев. Пожалуй, это был именно тот редкий раз, когда она касалась его без смущения. Мич перевел взгляд с ее рук на лицо.
— Ты и вправду хочешь знать?
— Да.
— Тогда давай условимся о сделке. Одна слегка сокращенная история жизни в обмен на
другую.
«Не вино делает меня безрассудной, а он сам», — осознала вдруг Эстер.
— Хорошо. Твоя первая.
— Ладно, наверное, следует начать с того, что мои родители хотели, чтобы я стал архитектором. Это была единственная практичная и приемлемая профессия, которую они видели для меня, учитывая мои способности к рисованию. Истории в картинках, которые я придумывал, даже не ужасали их, а скорее приводили в недоумение, поэтому они легко их игнорировали. Сразу после окончания школы я решил посвятить свою жизнь искусству.
Подали закуски. Мич с одобрением посмотрел на свое эскарго.
— Так ты переехал в Нью-Йорк?
— Нет, в Новый Орлеан. В то время я еще не получил возможности пользоваться своей частью фамильного состояния. Ну, а поскольку я отверг финансовую поддержку родителей, Новый Орлеан казался мне настолько близким к Парижу, насколько я вообще мог себе это позволить. Господи, я любил его. Я голодал, но я любил этот город. Эти дождливые, душные вечера, этот запах реки. Это было мое первое большое приключение. Попробуй-ка одну штучку? Они просто невероятные.
— Нет, я…
— Да брось ты. Будешь потом меня только благодарить. — Он поднес вилку ей ко рту.
С большой неохотой Эстер согласилась попробовать.
— О… — Теплый и экзотический аромат эскарго распространился по языку. — Совсем не то, что я ожидала.
— Так всегда случается с самым лучшим.
Она подняла бокал и подумала, как отреагирует Рэдли, когда она расскажет ему, что ела улиток.
— Так чем же ты занимался в Новом Орлеане?
— Я поставил мольберт на Джексон-сквер, рисовал портреты туристов и продавал акварели. Три года я жил в комнате, где зажаривался летом и замерзал зимой, и считал себя счастливейшим человеком в мире.
— И что же случилось?
— Женщина. Как всегда, это была женщина. Я думал, что без ума влюблен в нее, да и она в меня тоже. Она стала моей моделью, когда я переживал «период Матисса». Видела бы ты меня тогда. Волосы у меня были такой же длины, как твои сейчас, и я зачесывал их назад и связывал кожаным шнуром. У меня даже была золотая серьга в левом ухе.
46 
