22 
Самозабвение уносило ее к запретному плоду стремительно, неотвратимо. Она хотела его, требовала его, так сильно стремилась к нему, что уже не слышала слов Роберта, когда его плоть снова начала погружаться в нее.
— Нет, Шарон, не надо. Ты хочешь моего брата. Но это я… Это я прикасался к тебе, ласкал тебя, возбуждал тебя… учил тебя чувствовать плотскую страсть, а не только мечтать…
Ее пронзительный крик заставил его замолчать, руки его вплелись в ее волосы, и он успел заглянуть в ставшие бездонными глаза Шарон, прежде чем она судорожно закрыла их.
Боль, такая острая, что у нее вырвался этот истошный вопль, исчезла так же внезапно, как и пришла. Но осталось лишь острое желание и сладостный трепет. И ее участившееся дыхание не имело ничего общего со страхом. Почему, ну почему он остановился?!
Он делает это специально, думала Шарон. Специально возбудил ее, а теперь хочет унизить и наказать ее, остановившись.
Злые слезы наполнили ее глаза.
— Ты не можешь так поступать со мной, — в бешенстве говорила она. — Ты теперь не можешь бросить меня без… Ты не…
Она не успела увидеть выражение его глаз. Веки его вдруг опустились и скрыли их от нее.
Он больше не смотрит на мое лицо, поняла Шарон, а смотрит на мое тело, мои груди, и, повинуясь инстинкту, она сжала одну, сама лаская сосок.
— Что я не могу, девочка? — мягко спросил он ее.
Шарон не смогла ничего ответить. Новое ощущение пронизало все ее тело, словно электрический ток.
— Роберт, Робби… — слышала она откуда-то издалека свою мольбу.
— Скажи… Произнеси еще раз мое имя, — нежно говорил он. — Скажи, как ты хочешь меня, Шарон, скажи, что ты хочешь, кого ты хочешь… Боже, если бы ты знала…
Шарон понимала, что ей надо сказать, что она ненавидит его, презирает, проклинает… Но она знала, что не сделает этого сейчас, каким бы страшным ни было раскаяние в дальнейшем. Она была слепа, глуха и нема ко всему, кроме страсти, которую он вызывал в ней. Если бы он сейчас остановился, прежде чем… Ей казалось, она бы умерла.
— Хочу, хочу тебя, — лепетала она покорно. Дыхание ее стеснилось, когда она подчинилась глубокому ритму, который он виртуозно вызывал в ней, и наконец она услышала, как выкрикнула его имя, безудержно отдавшись ему, позволив увлечь себя далеко за пределы известного ей мира и дальше, в запредельность… Он увлек ее по волнам наслаждения и горячей пульсации, сам освобождаясь в ней.
Она еще долго была охвачена трепетом, прежде чем в обволакивающей истоме заснула, разметавшись по кровати, как избалованный капризный ребенок.
Роберт несколько секунд подавленно, с горечью смотрел на свою своенравную кузину. Потом повернулся к Шарон спиной, отодвинувшись от нее как можно дальше.
4
Шарон просыпалась с неохотой. Инстинкт самосохранения подсказывал, что лучше держаться за спасительное покрывало небытия, что она содрогнется от того, с чем неизбежно столкнется, когда откроет глаза и вспомнит, что произошло ночью.
Она ужаснулась. Случившееся вернулось к ней хороводом диких видений. Шарон села, изнывая от упреков смятенной совести.
— Нет!.. Я не могла… Я не… — в тягучем полубреду убеждала себя она.
Как ни чудовищно, однако, сомнений не оставалось: все это правда. Постель рядом с ней, там, где должен был спать Роберт, сейчас, к счастью, была пуста.
Где он? Должно быть, спустился в конференц-зал, решила Шарон. А тебе лучше встать, одеться и приготовиться к объяснению, когда он вернется, мрачно приказала она себе.
Встретиться с ним! От одной мысли об этом у нее все внутри переворачивалось, хотелось сбежать, исчезнуть, раствориться без следа.
Шарон поспешно выбралась из постели. Тело слегка ныло незнакомой и непривычной болью. Ей во всех деталях вспомнилось, что она вытворяла ночью, что говорила, и стыд стал совсем невыносимым.
Стоя под душем, она поняла, где страсть Роберта впервые проникла в нее — страсть, которую она сама всеми силами разжигала, о которой униженно молила его.
— Нет, я не… Это… не я… — как в детстве, перед несправедливым наказанием заскулила Шарон, хотя была уверена, что могла и сделала это. И, самое кошмарное, она понимала, что он тоже это знает. — Я думала… мне снился Фрэнк… — беспомощно шептала она в пустоту, оправдывая свое вероломное тело, так явно, неоспоримо и невыносимо предавшее ее.
Когда она вышла из душа и оделась, было уже почти восемь. Шарон сообразила, что надо спуститься вниз и позавтракать, но меньше всего ей хотелось есть. Нет, мучительно подумала она, меньше всего на свете ей хочется видеть Роберта, видеть его и знать, что произошло между ними.
22 
