очень нудно 
17 
– Случай? Вы думаете, я забыла привычки герцога Филиппа? Вы же его тайный и любимый посланец… вовсе не какой-нибудь очередной курьер! Что же вы приехали сообщить графине?
– Ничего!
Ван Эйк снисходительно улыбнулся.
– Да нет же, ничего, прекрасный друг! Я ничего не должен ей передать.
– У вас, возможно, есть для меня что-то… да?
– Может быть! Но я вам этого не скажу!
– Почему?
– Потому что час еще не настал!
Так как тонкие брови молодой женщины нахмурились, художник подошел и взял ее за руки.
– Катрин! Я всегда был вашим другом… и страстно желал бы быть для вас чем-то большим! Клянусь вам честью дворянина, что я всегда остаюсь вашим и ни за что на свете не хотел бы причинить вам зла. Можете ли вы мне довериться?
– Довериться? Все это так странно, так смущает! Как могли узнать… в Бургундии, что я еду вместе с мадам Эрменгардой? Разве что астролог герцога прочел это по звездам?
На сей раз художник не удержался от смеха.
– Вы в это не верите, и вы правы! Это мадам Эрменгарда дала об этом знать! Один посланный ею человек…
– Она! Она осмелилась?.. И еще говорит, что она – моя подруга?
– Она и есть ваша подруга, Катрин, но она искренне думает, что вы никогда не сможете найти счастья с Арно де Монсальви.
– Не ее дело судить об этом! Есть вещь, которую Эрменгарда никогда не сможет понять: это любовь, моя любовь к мужу! Я прекрасно знаю, что при дворе герцога Филиппа словом «любовь» украшают самые разные чувства, среди которых плотское желание занимает первое место. Но моя любовь ничего общего с этим не имеет. Мы с Арно – одно существо, одна плоть! Но ни Эрменгарда, ни герцог не могут понять такого рода чувства! – Подступивший гнев заставил Катрин гордо выпрямиться.
– Вы так думаете? – Ван Эйк отвел глаза, отошел от нее на несколько шагов и глухо сказал: – Ваше бегство надорвало ему душу, Катрин… и я знаю, что он до сих пор истекает кровью! Забудьте все, что вас мучает, и думайте только об одном: я только друг вам и только в этом качестве последую за вами завтра. Не усматривайте в этом ничего более! Желаю вам доброй ночи, прекрасная Катрин!
И прежде чем молодая женщина попыталась задержать его, он открыл дверь и вышел.
Ронсеваль
Начиная от полуразрушенных укреплений Сен-Жан-Пье-де-Пор, древняя римская дорога взбиралась вверх и так – восемь добрых миль, до перевала Бентарте. Дорога оказалась узкой, трудной. Древние каменные плиты были покрыты тоненькой корочкой льда. Катрин и ее спутники по совету земского судьи Сен-Жана предпочли пойти именно по верхней дороге, а не по той, что шла через Валь Карлос. Знатный господин тех мест и одновременно разбойник Вивьен д'Эгремон захватил дорогу через долину и действовал там вместе со своими дикими бандами. Конечно, солдаты-бургундцы, сопровождавшие мадам де Шатовиллен, соединившись теперь с теми, что служили охраной Яну ван Эйку, были хорошо вооружены, но первобытная дикость людей Вивьена д'Эгремона заставляла быть осмотрительными.
По мере того как они забирались все выше в горы, становилось все холоднее. По отрогам Пиренеев постоянно дул злой ветер, то прогоняя туман, то опять нанося его длинные ледяные лоскуты, которые сгущались вокруг них, иногда скрывая даже самые близкие скалы. Они вынуждены были спешиться и вести лошадей под уздцы, постоянно опасаясь свалиться. Катрин слышала, как бурчала и бранилась Эрменгарда: она с трудом шла вперед, и с обеих сторон ее поддерживали Жилетта де Вошель и Марго.
– Дрянь погода и дрянь страна! Стоило пойти по нижней дороге, где когда-то прошел император Карл Великий! Разбойники, мне кажется, менее опасны, чем эта дорога. Здесь хорошо только козам. В моем возрасте таскаться по скалам как старая ведьма!
Катрин не могла удержать улыбки. Повернувшись, она бросила:
– Ну-ну, Эрменгарда! Не ругайтесь! Вы же сами этого хотели!
С самого утра она шла молча, снедаемая грустными мыслями, от которых никак не могла отделаться, с любопытством разглядывая головокружительные пейзажи с пропастями и белыми вершинами гор. Где-то здесь исчез Готье. Борясь с трудной дорогой, таща за собой лошадь, Катрин не переставала думать о Готье. Иногда казалось, что из тумана вдруг возникала массивная фигура ее товарища, воскресала его доверчивая улыбка… Тогда горло у Катрин сжималось, и она вынуждена была на миг прикрывать глаза, чтобы сморгнуть набегающие слезы. Потом тень добряка-гиганта сменялась воспоминаниями об Арно, и сердце Катрин разрывалось от боли. В какой-то момент муки ее стали такими жестокими, что она захотела лечь на ледяные камни и ждать смерти… Только гордость и воля, которые были сильнее отчаяния, заставляли ее идти вперед.
17 
