120 
Доусон улыбнулся, но выпрямился на стуле во весь свой внушительный рост так, что его лицо оказалось почти вровень с лицом стоящего над ним Кроуфорда.
– Кроуфорд, – начал он очень мягко, однако в самой этой мягкости слышалось нечто угрожающее, – я привык считать себя порядочным человеком, и я всегда старался щадить чувства других людей. Но вот что я тебе скажу, друг мой: я намерен оставить свои деньги сыну, моему родному сыну, моей плоти и крови, и никто мне не помешает. Что же касается чувств Хантера Александера, то я его однажды видел, и он мне показался человеком довольно милым – я также не сомневаюсь, что он хороший муж и отец, – однако мне глубоко наплевать на его или еще чьи-то чувства по этому поводу. Уж не обессудь, что я сказал тебе правду.
– Не может быть, Доусон, ты на самом деле так не думаешь, я знаю…
– Именно так я и думаю, Кроуфорд. Не по своей вине я потерял их обоих, но я уже большой мальчик, переживу как-нибудь. Однако будь я проклят, если стану щадить нежные чувства человека, которому достались и моя любимая женщина, и мой сын! – Доусон встал и решительно направился к выходу. У двери он обернулся и добавил: – Составляй завещание, я вернусь через час и подпишу его.
Верный своему слову, Доусон через час вернулся и подписал составленное Кроуфордом завещание, в роли свидетеля выступил молодой помощник поверенного.
Когда с формальностями было покончено, Доусон сказал:
– Ценю твою помощь, Кроуфорд. Надеюсь, вы с Сэмом позаботитесь об исполнении моей воли, если возникнет такая необходимость. – Усмехнувшись, он добавил: – Не надо смотреть с таким ужасом, дружище, я собираюсь дожить до ста лет.
Глава 39
Стояла холодная январская ночь. Сквозь плотный слой серых туч, сулящих холодный моросящий дождик еще до восхода солнца, не проглядывало ни одной звезды.
В маленьком салуне на Серебряной улице в Нижнем Натчезе было многолюдно и потому тепло и душно. Входящих встречали гул голосов, звуки расстроенного фортепиано и взрывы смеха, от которого, казалось, содрогались тонкие стены небольшого зальчика.
За карточным столом, стоящим почти посередине комнаты, какой-то джентльмен несколько расхристанного вида играл в покер с четырьмя партнерами. Высокий, смуглый, темноволосый, он курил длинную тонкую сигару, зажимая ее в белых ровных зубах, и часто улыбался. На худощавом лице темнела щетина. Он сидел без сюртука, тонкая белая рубашка на нем была расстегнута, рукава закатаны до локтей. В правой руке он держал стакан с виски, в пепельнице на столе рядом с ним высилась гора окурков. Прямо перед ним, в кольце его рук, лежащих на столе, высилась большая стопка покерных фишек.
Протянув крупную смуглую руку, он взял пять новых карт, которые ему сдали, и поднес к глазам. Пока он рассматривал карты, выражение его лица не изменилось ни на йоту. Напрасно другие игроки всматривались в его лицо, пытаясь по каким-нибудь признакам догадаться, какая карта пришла на этот раз их удачливому компаньону, неизменно выходящему победителем в каждой партии. Он осторожно приоткрыл карты в правой руке, раздвинув их ровно настолько, чтобы можно было понять, что ему выпало, не больше. Сверху лежал червовый король, под ним дама. Следующими картами, на которые он едва взглянул, оказались червовые валет и десятка. Пятой была семерка треф. Под взглядом сдающего он положил семерку на середину стола рубашкой вверх и бросил:
– Одну карту.
Сдающий бросил на зеленое сукно одну карту. Игрок накрыл ее четырьмя другими, поднес к себе и снова чуть раздвинул пять карт. Ему пришел туз пик.
В глубине зала у стены со стаканом виски в руках стоял высокий худой мужчина в форме солдата союзных войск с черной повязкой на глазу. Солдат сунул руку в карман шинели, и когда вынул ее, в ней блеснул «дерринджер». Отставив в сторону недопитый стакан с виски, он вытер рот рукавом, вскинул правую руку и выстрелил один раз. Сразу же после выстрела он выронил револьвер на пол, выскользнул из бара через заднюю дверь и скрылся в темноте.
Пуля попала точно в цель. Игрок, на руках у которого было четыре червовые карты и туз пик, смял карты в кулаке, выронил их на стол и схватился рукой за грудь. Двигаясь по наклонной траектории снизу вверх, пуля вошла в его широкую спину точно под левой лопаткой, прошла через сердце, вышла из груди и застряла в низком потолке над столом. Между пальцами большой смуглой руки, прижатой к груди, стала проступать кровь, в темных глазах застыло изумление. Мужчина открыл рот, пытаясь что-то сказать, но не издал ни звука, только из угла рта вытекла тоненькая струйка крови. Рука, зажимавшая рану в груди, медленно переместилась вверх и обхватила маленькую камею, висящую у него на шее на тонкой золотой цепочке. Не издав ни слова, ни стона, мужчина свалился со стула на пол и под удивленные и испуганные возгласы уже сгрудившихся вокруг него игроков упал на спину.
120 
