53 
Вздохнув, она раздвинула занавески и стала смотреть на раскинувшийся за окном мирный пейзаж. Впрочем, она даже знает, почему ее так потянуло к нему. Тут дело совсем не в Максе, а в том, что он совершенно не похож на мужчин, которых она до этого встречала. Он не из тех, кто таскается по коктейлям и вечеринкам, забавляясь сплетнями и изрекая банальности, от которых у Франчески всегда начинали болеть уши. И он никогда не станет вести себя с женщиной, как маркиз, для которого слабый пол – это безмозглые существа, созданные для услады мужчин. В Максе слишком развито мужское начало, в этом смысле он – дитя стихий и поэтому не вписывается в общепринятые рамки. Он обязательно скажет то, что следует говорить сейчас, и плевать ему на всякие условности. И женщине он немедленно даст понять, что от нее хочет, что чувствует, а она с радостью и желанием пойдет за таким человеком.
Франческа закрыла глаза и прижалась лбом к стеклу. Да, подумала она, да, ей действительно надо уезжать отсюда, и чем быстрее, тем лучше. Мысли ее дробились и рассеивались, словно кто-то медленно, но неуклонно разматывал шерстяное вязаное изделие. И хотя с той самой поездки в Корте она видит Макса лишь урывками, ей все равно от этого не легче. В тот момент, когда он там, на аллейке, оторвался от ее губ и посмотрел на нее, выражение его лица многое открыло Франческе. Он смотрел на нее, и взгляд его был так же холоден, как в тот вечер, когда он наблюдал за ней и маркизом, который решил одолжить ее у Чарлза. И она понимала, какие мысли бродят в его голове: он наверняка уверен, что она готова отдаться любому мужчине, если посчитает ситуацию в достаточной степени волнующей.
Я не такая, как ты думаешь, хотела крикнуть она, но благоразумие все же взяло верх, и слова остались невысказанными. Какая, к черту, разница, что о ней думает Макс?
И все же, когда она вспоминала этот эпизод, его взгляд, его хриплый голос, когда он заговорил, у нее неприятно начинало ныть сердце.
– Уже поздно, – произнес Макс таким тоном, словно и не было того безумия несколько секунд назад. – Надо возвращаться. К вечеру дороги становятся ненадежными.
Глаза Франчески вдруг опять наполнились слезами. Надо бежать при первой же возможности, но Макс снова разгадал ее мысли и холодными, жесткими пальцами обхватил ее запястье.
– Даже не думай об этом, – мрачно изрек он, а несколько минут спустя они уже сидели в машине, которая уносила их прочь от этого городка, от цивилизации, к безмолвным сельским просторам.
В течение всего пути до Сарсены Франческа сидела, вжавшись в угол машины, и ждала, что он вот-вот что-нибудь скажет, но Макс даже ни разу не повернулся в ее сторону, и ей пришлось самой начать разговор.
– Ты должен отпустить меня, – тихо сказала она. – Ты сам это понимаешь. – Он не ответил. Выждав некоторое время, она заговорила вновь: – Макс, ради Бога, какой смысл во всем этом? Ты не можешь…
– Франческа, а ты знаешь, что Корсика дала миру?
Вопрос прозвучал совершенно не к месту. Но что-то в его тоне заставило ее насторожиться.
– Наполеона, – с явным удивлением в голосе ответила она. – Но какое это имеет отношение…
– Вендетту, – перебил он ее. – Это корсиканское слово. Знаешь, что оно означает?
– Да, – медленно ответила она. – Думаю, что знаю. Это означает месть какому-нибудь человеку за то, что он тебе сделал что-нибудь плохое.
Он засмеялся с какой-то горечью в голосе.
– В древности вендетта означала кровную вражду, но, поскольку теперь жители острова стали цивилизованнее, они предпочитают восстанавливать свое доброе имя, не прибегая к крови.
Опять к глазам подкатили дурацкие слезы.
– Так вот для чего все это затевалось, – глухо произнесла она. Вендетта против Чарлза. Я и раньше догадывалась об этом.
Макс нажал на педаль, взвизгнули тормоза, и машина соскочила на обочину дороги.
– Нет! – сердито заявил он, когда машина остановилась. – Ты ошибаешься. Что бы ты ни думала, Франческа, я не дикарь. Это был открытый ход – гамбит.
– Не понимаю, – прошептала она, а Макс издал звук, похожий одновременно и на смех, и на стон.
– У нас немало людей придерживаются старых традиций, – сказал он. – Они считают, что в старину все было лучше. Я не согласен с этим. Я всегда гордился тем, что мое сердце принадлежит Корсике, но у меня разум человека двадцатого столетия.
Она лишь озадаченно покачала головой. Макс посмотрел на нее долгим, бесконечно долгим взглядом, потом, потянувшись к ней, взял ее лицо в свои ладони и поцеловал ее так бережно и так нежно, что Франческа поневоле поддалась этим сладостно искушающим губам.
53 
