57 
Сколь ни было плачевным ее положение, она не смирилась.
— Ты можешь держать меня здесь взаперти до конца дней моих, но это тебе ничего не даст! Я никогда не покорюсь, никогда! Мне омерзительно твое прикосновение, я тебя ненавижу! Слышишь, ненавижу! — восклицала она, борясь с нарастающей паникой. — И всегда буду ненавидеть!
— Так тому и быть, — сказал он, пожав широкими плечами.
— Ты не мужчина! Ты просто дикая тварь! Ты понятия не имеешь ни о чести, ни о приличиях, и я… я…
В его глазах вспыхнул опасный огонь, и она прикусила язык, почувствовав, что сказала лишнее.
Его подбородок угрожающе задрался вверх. Стремительно выбросив вперед длинную руку и ухватившись за лиф ее разорванного платья и сорочки, Луис рванул и то и другое вниз, к талии. Эми вскрикнула и инстинктивным движением скрестила руки, прикрывая обнажившуюся грудь.
Его глаза горели страстью и ненавистью. Схватив Эми за запястья, он развел в стороны ее руки. Уставившись на ее упругие груди, поднимающиеся и опускающиеся в такт учащенному дыханию, он процедил:
— По-твоему, я просто дикая тварь? — В его глазах мелькнуло что-то похожее на боль. Но еще через секунду он пообещал: — Тогда и моя любовь будет любовью дикаря.
И, силой удерживая в неподвижности ее прижатые к бокам руки, он вдвинул колено между ногами Эми и приник губами к ее шее. Слегка прикусывая зубами атласную кожу, он не торопясь переносил клеймо поцелуев от мочки уха к плечу… и ниже.
— Нет! — вскрикивала Эми, когда его голова неумолимо приближалась к ее ничем не защищенной левой груди. — Не-е-ет! — стонала она, когда, накрыв горячим открытым ртом этот сочный зрелый плод, он опустился перед ней на одно колено.
И когда он втянул в себя ее набухший, затвердевший сосок, сил у нее хватило только на то, чтобы беззвучно взмолиться:
— Нет… Боже мой!.. Нет!..
Слезы стыда и отвращения к себе самой хлынули из глаз Эми и покатились по щекам. Она так и стояла, пригвожденная к двери, а последние отблески заката пронизывали комнату, окрашивая здесь все — и их двоих в том числе — в нежные пастельные тона.
— Ненавижу тебя… — шептала она, чувствуя, что у нее подгибаются коленки, а сердце гулко стучит, разрываемое страстью и отчаянием. — Ненавижу… Ненавижу! — повторяла она, зная, что не лукавит, произнося это слово. Но тогда как же могло получиться, что она стоит в своем собственном доме и позволяет человеку, который ей противен, целовать ее грудь?
Луис поднял голову и всмотрелся в ее раскрасневшееся лицо. Их взгляды встретились и не сумели разойтись.
— Я хочу, чтобы ты прекратил это, — пыталась она его урезонить. — Ты уже достаточно унизил меня. Пожалуйста, отпусти меня.
Он укоризненно коснулся пальцем ее затвердевшего соска:
— Твое тело не хочет, чтобы я тебя отпустил.
С этими словами он бережно высвободил ее плененные руки из бесполезных рукавов разорванного платья. Эми даже подскочила от неожиданности, когда он порывисто поцеловал горячее взмокшее местечко у нее под мышкой.
Его рот вновь устремился к ее груди. Эми ненавидела себя так же сильно, как и его, и не беспричинно: то, как распоряжались его зубы ее напрягшимися сосками, то, как он ласкал языком эти чувствительные бугорки, то, как жадно всасывали то одну ее грудь, то другую его неутомимые губы, — все это порождало в ней жгучее запретное наслаждение, которое растекалось по всему телу жаром, томлением и жаждой близости.
Терзаемая чувством вины, одолеваемая страстью, Эми все еще стояла, прислонившись спиной к двери, тогда как капитан Луис Кинтано, стоя перед ней на одном колене, целовал ее налитые груди, словно не мог досыта насладиться этими поцелуями и не собирался хоть когда-нибудь ее отпустить.
Тщетно убеждая себя, что она собирается остановить его, пока он не зашел еще дальше, Эми подняла дрожащие руки к его голове. Тонкие пальцы, которые совсем недавно яростно царапали его спину, почти ласково зарылись в густую черную шевелюру, словно забыв о том, что первоначальным намерением Эми было оторвать от своей груди его бесстыдные губы.
Луис поднял голову, и снова их взгляды встретились в полутьме комнаты. В глубинах его бездонных черных глаз Эми не могла уловить ни грана нежности — в них полыхало только неукротимое вожделение, которое и пугало ее, и в то же время возбуждало. Страх еще усилился, когда его ловкие пальцы отыскали крючки ее платья, а затем завязки нижней юбки и панталон.
57 
