130 
— А я проклинала тебя. Я проклинала тебя за то, что ты распускаешь о нем слухи… лживые слухи. Я говорила, что твой любовник убил Армана ради того, чтобы ты могла завладеть богатством моего отца. Я говорила все это, Лотти, и я пыталась верить в это, но, мне кажется, что-то внутри меня не позволяло верить в это. На самом деле я в это не верила. Возможно, я всегда понимала, что Леон не мог обратить на меня внимание. То же самое было и с Шарлем. Когда я нашла в его комнате тот цветок, я начала ненавидеть тебя.
— Я там никогда не была. Я потеряла цветок, который он купил для меня. Цветок, который ты нашла, не принадлежал мне.
— Что там такое насчет цветка? — спросила Лизетта. Я повернулась к ней.
— Какая тебе разница? Все это было давным-давно. Шарль как-то раз купил мне на улице цветок, а Софи нашла такой же у него в спальне.
— Красный пион, — сказала Лизетта. И опять она расхохоталась. В этом смехе явно проскальзывали истерические нотки. — Это я оставила там цветок, Софи. Я уронила его в комнате Шарля. Я позаимствовала его у Лотти, поскольку он подходил к моему платью, я помню это. А потом я про него забыла. В конце концов, это был всего лишь искусственный цветок. Вот тебе, Софи, доказательство того, что он был моим любовником. Знай, что у меня от него ребенок. Да, Луи-Шарль — его сын.
— Прекрати, Лизетта, — воскликнула я, — прекрати!
— А почему я должна прекратить? Настал момент истины. Давайте лучше прекратим обманывать самих себя. Давайте продемонстрируем, кто мы на самом деле.
Слезы хлынули по щекам Софи, насквозь промочив ее капюшон. Я обняла ее, и она прижалась ко мне.
— Прости, Лотти, — сказала она, — прости… Я ответила:
— Когда люди знают правду, они понимают. Здесь нечего прощать, Софи. Я поцеловала ее в изуродованную щеку. — Дорогая Софи, — сказала я. — Я рада тому, что мы вновь стали сестрами.
Лизетта и тетя Берта смотрели на нас. Практичный ум тети Берта, видимо, пытался сообразить, что нам сейчас следует делать. Лизетта, похоже, все еще была ошеломлена.
— Вам действительно следует уходить отсюда, — сказала тетя Берта. Возможно, нам всем надо это сделать. Но вам наверняка, мадам Лотти.
— А что будет с мужчинами? — возразила я.
— Их нельзя беспокоить.
— Я остаюсь здесь, — сказала я. Тетя Берта покачала головой, а Лизетта успокоила ее:
— Нам с тобой нечего бояться, тетя Берта. Ты служанка, и хотя я аристократка, Леон Бланшар — мой друг. Он обеспечит мою безопасность.
— Замолчи! — воскликнула тетя Берта. — Она покачала головой и повернулась, бормоча:
— Что же делать? Что же можно сделать?
— Ничего, — ответила я. — Просто ждать.
* * *
Мы ждали всю вторую половину дня. Стояла жара. Мне казалось, что я вижу все с какой-то особой ясностью. Возможно, именно так и чувствуют себя люди, смотрящие смерти в лицо. Я уже видела толпу, перед которой выступал Леон Бланшар, и могла представить себе этих людей, идущих на замок с кровожадным блеском в глазах. Я подумала о своей матери, выходившей из магазина и попавшей в самую гущу такой толпы. Я вновь представила себе, как уже бывало, карету, увидела перепуганных лошадей. Что она чувствовала в эти ужасные последние секунды? Я немало слышала о насилиях, захлестывающих целые города, и знала, что человеческая жизнь ничего не значит для этих людей. Будучи дочерью графа д'Обинье, я была их врагом. Мне рассказывали, как они повесили на фонарном столбе торговца, потому что решили, что именно он взвинчивал цены на хлеб.
Мне никогда не доводилось встречаться лицом к лицу со смертью, но я знала, что этот момент приближается. Я ощущала странную легкость в голове, отстраненность от всего. Страх, конечно, присутствовал, но это не был страх перед смертью, а лишь перед тем, что ей предшествует. Теперь я понимала, что чувствуют в тюремных камерах люди накануне казни.
Я посмотрела на остальных. Чувствовали ли они то же самое? Арман был слишком слаб. Он и без того уже слишком много страдал. Его товарищ находился почти в таком же состоянии. Софи? Я не думала, что все это слишком волнует ее. Жизнь не имела для нее особой ценности, хотя с момента возвращения Армана она несколько изменилась.
Лизетта? Лизетту я не могла понять. Все эти годы, в течение которых я считала ее своей лучшей подругой, она лелеяла ненависть ко мне. Я не смогу забыть торжествующее выражение в ее глазах, когда она прикидывала, каким именно образом можно посильнее ранить меня. Я не могла поверить, что все эти годы она и в самом деле ненавидела меня за то, что я была признана дочерью графа, а она считала себя тоже имеющей право на эту привилегию.
130 
