Аргументы Филиппа Доброго

Катрин не сразу поняла, что она наделала, но в следующее мгновение была уже готова молиться всем святым. К счастью, Филипп слегка шевельнулся, а то бы она подумала, что убила его… Но кто бы мог догадаться, что всемогущий герцог Бургундский скрывается под формой простого солдата его собственной охраны! Собрав остатки мужества, Катрин положила руку на лоб лежащего перед ней человека. Лоб был теплым, но не горячим, и на нем не было видно никакой раны. Очевидно, Филипп был обязан жизнью шапке из толстого сукна, смягчившей удар дубины, – ведь Катрин ударила его изо всех сил.

Она побоялась идти в дом за помощью. Раз Филипп так тщательно скрывался, значит, он не хотел, чтобы о его присутствии кто-нибудь узнал. Она вспомнила о колодце в саду и побежала к нему, чтобы намочить платок и положить его на лоб Филиппа. Это простое средство оказало чудесное действие, потому что колодец был глубоким, а вода из него – холодной. Через несколько мгновений герцог открыл глаза и улыбнулся, узнав молодую женщину.

– Ну вот я и нашел вас, прекрасная беглянка, – сказал он, смеясь. – Это было не так-то просто, должен признать. Так где же вы прятались? Вам ведь так хорошо это удавалось… О-о-ой!.. Моя бедная голова, – сказал Филипп, поднося руку к голове. – Что со мной произошло?

– Вас оглушили, ваша светлость…

– И поработали на совесть. Кому же я обязан?

Чтобы скрыть свое смущение, Катрин опустила глаза и достала из-за спины дубинку.

– Вот этому, ваша светлость… и мне! Прошу вас, простите меня!

Пораженный, Филипп онемел на какое-то мгновение, а потом внезапно расхохотался. Он смеялся, как мальчишка, и в этом бурном смехе не было ничего королевского.

– Вот уж не думал, моя дорогая, что буду обязан вам подобным воспоминанием… Это будет, без сомнения, самая прекрасная шишка в моей жизни. Во всяком случае, самая для меня дорогая…

Он уже окончательно пришел в себя, сел и, завладев рукой Катрин, поднес ее к губам. Смутившись, молодая женщина попыталась отнять руку, но Филипп крепко держал ее.

– Ну нет, никакого бегства! Я имею на это право! Когда же вы наконец перестанете нарушать закон, моя дорогая? Когда я впервые увидел вас, вы как раз учинили скандал в общественном месте во время процессии. В следующий раз вы ворвались ко мне, чтобы освободить пленников… И вот теперь вы бьете меня дубинкой по голове. Вам не кажется, что вы моя должница?

– О да, ваша светлость. Но я не знаю, как мне расплатиться.

– Ответьте мне честно: к чему это бегство, это уединение в деревне? Когда мы расставались в Аррасе, мне казалось, что мы помирились… что в будущем между нами будет царить согласие и что… вы наконец перестанете играть в бунтарку.

Катрин мягко убрала руку и встала, сплетя пальцы за спиной.

– И я так думала, ваша светлость. Но с тех пор я поняла, что мы по-разному смотрим на вещи. Даже тот договор, который вы, ваша светлость, когда-то заключили с моим мужем…

Филипп встал, чтобы подойти к ней, но у него сразу же закружилась голова, ноги подогнулись, и он вынужден был опереться о плечо Катрин.

– Пожалуй, мне лучше продолжить наш разговор сидя, – сказал он с легкой улыбкой, – если вы, конечно, не против. Дайте мне тогда вашу руку, и сядем в каком-нибудь спокойном уголке. Нет, только не в вашем саду. Я не хочу, чтобы нас кто-нибудь здесь застал. Может быть, вы проводите меня к тем деревьям, где я привязал свою лошадь?..

Медленно и осторожно они начали спускаться. Катрин мучили угрызения совести, и она старалась вести Филиппа очень бережно, не замечая, что шаги герцога становятся все более твердыми. Он все так же тяжело опирался на ее руку, но только для того, чтобы лучше ощущать запах волос молодой женщины. Когда они добрались до того места, где спокойно стояла привязанная лошадь, герцог сел на траву, потянув за собой Катрин. Деревья скрывали от них небо, их стволы были как стены дома… Была теплая, безветренная, почти летняя ночь, только не такая светлая. Лицо и шея Катрин сливались в одно светлое пятно, которое притягивало взгляд герцога. Он все еще держал ее ладонь в своих руках. У него было удивительное чутье, когда дело касалось женщин, он понимал сейчас, что она взволнована, и боялся спугнуть ее.

  149