очень нудно 
38 
– Уезжайте! Немедленно уезжайте, как собирались! И чтобы завтра вы были как можно дальше от Брюгге. У меня есть дела в Дижоне, так что мы скоро свидимся.
Прикосновения герцога волновали Катрин и поэтому вызывали неловкость, были неприятны. Ей стало трудно дышать. Голос Филиппа звучал и горячо, и твердо, был и властным, и нежным одновременно. Катрин не хотела поддаваться его чарам.
– Мы увидимся с вами в Дижоне? Ваша светлость! Что за встречи у властительного герцога Бургундии с племянницей суконщика? Что он может сделать, как не лишить ее чести?
Дерзкий вопрос Катрин подстегнул страсть герцога. Он зарылся лицом в шелковистый плащ волос, руки его трепетно перебирали живое золото.
– Ты прекрасно знаешь, – голос его прервался, – что я в твоей власти, и играешь мной слишком жестоко. Любовь принца крови не наносит бесчестия. И ты понимаешь, что я сделаю все, чтобы завладеть тобой. Если ты не умеешь читать желания в глазах мужчин, ты не дочь Евы…
– Ваша светлость!
Катрин попыталась высвободиться, но он держал ее крепко. Отдаваясь во власть необузданного, испепеляющего желания, он приник губами к ее нежной коже. Катрин застонала.
– Сжальтесь, ваша светлость! – взмолилась она. – Не вынуждайте меня бороться еще и с вами. Хватит драк на сегодня!
Он резко оттолкнул ее и сам отступил в сторону, с пылающими щеками, помутившимся взглядом, дрожащими руками. И вдруг звонко расхохотался.
– Простите меня! Видно, такой сегодня день, все только и говорят, что о вашей красоте, и в выражениях… излишне пылких! Признаюсь, и я потерял голову. Теперь я понимаю невежу-скорняка, в его вине есть и твоя вина…
С этими словами он подошел к сундуку черного дерева и достал из него коричневую бархатную накидку с капюшоном, очень скромную и простую, лишь внизу отороченную соболями. Он стремительно накинул плащ на плечи Катрин, и она словно бы исчезла в его льющихся тяжелых бархатных складках. Филипп не хотел больше душевного волнения, соблазна прекрасных атласных плеч, нежной округлой шейки. С глухой тоской глядел он на прелестную головку в роскошном золотом венце в обрамлении капюшона.
– Ты еще похорошела! Уходи! Уходи скорее! Пока демон страсти не настиг меня! Но запомни: мы еще свидимся!
Незаметно он открыл перед ней потайную дверь и подтолкнул ее к выходу. На другом конце просторного зала сверкнули доспехи приближающегося стражника.
– Подожди! – шепнул Филипп. Он торопливо вернулся в комнату и через несколько минут подал девушке свиток с печатью.
– Вот тебе охранная грамота. Иди скорей… Если бы ты вспоминала обо мне хотя бы вполовину так часто, как я о тебе, я был бы счастлив.
– Я буду вспоминать о вас, ваша светлость, – с улыбкой отвечала Катрин, – раздумывая, почему же ваша светлость вновь стали говорить мне «ты»?
Филипп расхохотался юным звенящим смехом.
– Как же иначе! Что-то заставляет меня обращаться к тебе на «ты». Может быть, я надеюсь, что рано или поздно получу на это право.
Опершись о косяк двери, он все еще не пропускал ее. И вдруг притянул к себе свободной рукой и, прежде чем она успела вырваться, легко поцеловал в полуоткрытые губы.
– Мне очень хотелось, – проговорил он извиняющимся тоном. – Теперь иди.
Его пальцы нервно смяли темный бархат, будто бы из сожаления, что не смогли удержать девушку. Катрин поскорей направилась к стражнику, чтобы он проводил ее к дяде. Но герцог вновь окликнул ее:
– Постой, постой!
И добавил, сконфуженно улыбаясь:
– Я даже не знаю, как тебя зовут.
– Катрин, ваша светлость, Катрин Легуа, – проговорила она, присев низко-низко.
Он с улыбкой кинулся поднимать ее, но она уже проворно вскочила на ноги. Продолжая улыбаться, он смотрел вслед изящной фигурке, удаляющейся в сопровождении двух стражников, чьи железные башмаки с загнутыми носами гулко стучали по мраморным плитам. Она так и не обернулась. Впервые в жизни Филипп Бургундский отпустил, не тронув, из своей комнаты женщину, которую желал. Но Катрин и не подозревала о своей исключительности…
Хотя она и поспала немножко, голова у нее гудела и туманилась от усталости. Как ей хотелось поскорей добраться до своей кровати и вытянуться на чистых душистых простынях! Теперь, следуя за своими провожатыми, она уже не испытывала к Филиппу ни малейшей симпатии. Но когда он целовал ее, когда его опытные руки ее ласкали, тело пронизывала сладкая томительная дрожь. Его прикосновения странно волновали ее, она теряла волю и в то же время чувствовала во всем этом что-то греховное, стыдное.
38 
