96 
– Эрменгарда! – с упреком сказала герцогиня. – Вы смущаете малютку!
– Ба! – отозвалась мадам Эрменгарда, показывая в широкой улыбке два ряда безупречных зубов. – Еще никто не умер от искреннего комплимента, и я думаю, что мадам Катрин слышала подобное и от других…
Добрая дама, несомненно, еще долго с удовольствием распространялась бы на эту тему – она любила игривые сказки и неприличные истории, – но герцогиня Маргарита поторопилась оборвать ее, сообщив дамам, что им необходимо собирать свои вещи для поездки во Фландрию, и попросив оставить их наедине с ее «дорогим другом мадам де Шатовиллен для обсуждения очень важных вопросов».
Катрин, как и другие, сделав реверанс, вышла из зала, намереваясь немедленно отправиться на поиски Ландри. Но в галерее ее остановила, взяв за рукав, Мари де Вогринез.
– У вас восхитительный бархат, дорогая! Вы берете его в лавке вашего дядюшки?
– Нет, – с милой улыбкой ответила Катрин, вспомнив указания Гарена, – это ослы вашего дедушки привезли мне его из Генуи.
Арно де Монсальви
Как только появилась возможность, Катрин попыталась найти Ландри. Но, во-первых, кавалеристы герцога жили возле конюшни, а там придворным дамам нельзя было появляться без разрешения герцогини, а во-вторых, берейтор, к которому она обратилась, сообщил, что Ландри Пигасс очень недолго был в Дижоне. Восстановив силы, он в тот же вечер снова пустился в дорогу с депешами от канцлера Ролена, которые надо было доставить в Бонн в течение дня. Он должен был выехать за городские ворота, пока они открыты…
Не решаясь настаивать, Катрин вернулась к себе. Она подумала: если ее возьмут в свиту, то во Фландрии наверняка будет возможность разыскать друга детства. Ей было очень приятно увидеть его снова, потому что через него восстанавливались утраченные связи с прошлым, все, что еще объединяло ее с лавочкой на мосту Менял, с улицами Парижа и страшным днем мятежа.
Следующие недели не оставили ей досуга для долгих воспоминаний. Почти каждый день она бывала во дворце у вдовствующей герцогини, которая испытывала к ней дружеские чувства и охотно принимала ее услуги. Ей и Мари де Вогринез, крестнице герцогини, был поручен ее гардероб. Конечно, не обходилось без колкостей – ведь не всегда же между двумя молодыми женщинами возникает симпатия. Катрин не стала бы вести эту маленькую войну – девушка вызывала у нее лишь презрительное безразличие, – но характер не позволял ей терпеть постоянные уколы, которые наносила ее самолюбию Мари. Ткани дядюшки Матье и ослы дедушки Вогринеза, которого возвели в дворянство совсем недавно и который сделал себе состояние, занимаясь тайной, но весьма прибыльной торговлей этими интересными животными, служили обыкновенно поводом для этой войны.
Другой стороной деятельности молодой женщины стали будущий отъезд во Фландрию и приготовления к свадьбе обеих принцесс. Отвечая за гардероб, Катрин усиленно занималась их приданым, помогала выбирать ткани, фасоны платьев, изводя мадам Гобер, прекрасную мастерицу, правда, с энергичной помощью Эрменгарды де Шатовиллен. У нее хватило ловкости наладить отношения с этой грозной дамой, подарив ей – столь же мило, сколь и скромно – отличный отрез пурпурного с золотом генуэзского бархата, взятого у дядюшки Матье и доставившего большую радость графине. Та очень высоко ценила яркие краски, полагая, что они добавляют ей величественности. Отрез бархата и неотразимая улыбка Катрин, соединенные с безусловными познаниями в сфере элегантности и хозяйственностью, окончательно расположили графиню к супруге знаменитого финансиста.
Что касается личной жизни новой придворной дамы, то в ней ничего не происходило. Дни текли – мирные, похожие один на другой. Министр финансов редко принимал гостей – он не стремился выставлять напоказ свое богатство, зная, какую это вызывает зависть. Если он и обставил роскошно свой дом, то только для того, чтобы радовать свой собственный взгляд и самому испытывать чувство удовлетворения. Большим приемам и шумным праздникам он предпочитал шахматную партию, компании – хорошую книгу, созерцание своей коллекции редкостей, а с недавнего времени – общество Абу-аль-Хаира, ученость и восточную мудрость которого он особенно ценил.
Двое мужчин вели долгие беседы. Катрин часто присутствовала при этом, но умирала от скуки, потому что, в отличие от Гарена, ничуть не интересовалась ни чудесами медицины, ни опасной и тонкой наукой о ядах. Маленький мавр-лекарь был для своего времени блестящим практиком, но еще более выдающимся токсикологом.
96 
