Последние отзывы

  40  

– Мартин… пожалуйста…

– Мартин… пожалуйста, – с дикой насмешкой передразнил он, в точности передав дрожь в ее голосе. – Пожалуйста, что, радость моя? Что ты хочешь от меня, Калипсо?

– Пожалуйста… – Николь запнулась в отчаянии. – Ты… ты делаешь мне больно… – чуть не плача, проговорила она, страдая больше от душевной муки, чем от боли в кисти. Конечно, это глупо, но где-то глубоко-глубоко в ней еще теплилась надежда – она ошибается сейчас так же, как ошибалась и тогда, год назад. По-настоящему Николь никогда не захлопывала перед ним дверь, до последнего момента оставляя узенькую щель в наивной надежде, что он убедит, докажет ей, что все происшедшее было не прихотью, не животной похотью. Но сейчас, глядя на него, увидела только беспощадность, холодное равнодушие и поняла, что ублажала лишь грязные животные инстинкты хищника, имя которому Мартин Спенсер, и в страхе поежилась в предчувствии беды…

– Тебе не холодно? – спросил он с такой участливостью и заботой, что она на мгновение даже усомнилась в своей оценке и ошалело уставилась на него. – Надо что-то сделать… зачем тебе мерзнуть… иди сюда…

Не успела Николь и глазом моргнуть, как он рванул ее на себя и, обняв, прижал к груди и стал ласкать ей руки, плечи. Его теплые ладони блуждали, скользя в разных направлениях, пробуждая в ней каждый нерв, каждую клеточку, пока из нее непроизвольно не вырвался чуть слышный, предательский стон.

– Ну что, теперь лучше, – прошептал Мартин, дыханием щекоча ей щеку, – теплее?

Если честно, Николь стало даже слишком тепло – ее сердце бешено забилось и разогнало горячую кровь, и теперь она уже словно горела в огне. Обмякнув, она прильнула к нему, а он взял ее за подбородок и заглянул в глаза.

– О, Калипсо…

Его хриплый шепот снова стал магическим, обволакивающим мысли, завораживающим ее разум и побуждающим, словно под гипнозом, думать только о нем и ни о чем другом.

– Что бы ты ни говорила, уверен, тебе никогда не забыть этого…

Его губы лишь коснулись ее, но и от такого легкого, почти невинного поцелуя у нее замерло сердце, и она, скорее, почувствовала, чем услышала, едкий смешок Мартина, но, уже не в силах остановиться, капризно хмыкнула, как бы протестуя против краткости их поцелуя.

– Или это…

Он порывисто обнял Николь так, что у нее дух захватило, и снова принялся ласкать, оставляя дорожки огня на спине, ягодицах, бедрах, прижимая ее все сильнее. Но ей уже было недостаточно такой близости…

– И это…

Теперь его поцелуй походил больше на яростную, стремительную атаку, но ей и этого уже не хватало. Все в ней кричало, вопило о физической близости, и она, затерявшись пальцами в золотистом шелке его волос, притянула голову Мартина, раскрыв губы ему навстречу… Они слились в жарком, чувственном поцелуе, и их языки радостно запорхали, приветствуя друг друга.

В захлестнувшей ее буре собственных страстей, сгорая от желания, она даже не заметила, когда Мартин расстегнул оставшиеся пуговицы, а лишь почувствовала, как платье соскользнуло с плеч и с шелестом упало на пол.

– И уверен, ты помнишь это…

По ней разлилось божественное тепло от обжигающего прикосновения его горячих рук и страстного, требовательного поцелуя, вобравшего в себя всю ее душу, и, ощутив его пылкое дыхание на груди, она затаила свое собственное в мучительной истоме.

– Мартин… – воскликнула Николь срывающимся голосом в порыве огромного внутреннего возбуждения и страстного желания, возрастающего по спирали и умоляющего дать выход чувствам.

И Мартин все понял. Он поднял ее на руки, осторожно положил на кровать и быстро снял, нет, скорее, сорвал с себя одежду. Оказавшись рядом с ней, он, осыпая ее поцелуями и применяя все колдовские чары своих ласк, вовлек Николь в состояние безумного, умопомрачительного транса, где нет места никому, кроме него, его рук, губ и тех восхитительных, потрясающих ощущений, посланных небесами.

Он всегда был необыкновенно галантным и внимательным в постели. Быстро разобравшись в ее неопытности, Мартин, возбуждаясь сам, никогда не забывал о ней, своими ласками доводя ее до полупомешательства, и всегда сдерживал себя, чтобы доставить ей как можно больше удовольствия. И этот раз не стал исключением. Но сейчас в каждом его телодвижении, ласке, поцелуе появилось что-то новое. Казалось, поднимая ее на невиданные ранее вершины блаженства, так что ее страстное желание стало перерастать в болезненное наваждение, он старался оставить навечно ощутимый след в ее душе. Вновь и вновь он подводил Николь к той самой экстазной черте, и, наконец, она, не в силах выдержать пытки, взмолилась о пощаде.

  40