Риба подняла ресницы, но увидела только окружающую ее непроницаемую тьму. Никогда еще она не сталкивалась с таким полным отсутствием света. И если бы Чанс не обнимал ее, она не поверила бы, что он здесь.
Мрак становился словно бы живым существом, обладающим весом и формой, подавлявшими все, чего касался… а касался он всего. Эти бесшумные первобытно-безжалостные волны черноты накатывали на нее, пытаясь растворить, унести. И Риба обреченно поняла, почему мужчины сходили с ума, прежде чем умереть от жажды.
– Чанс, что случилось с нашим светом? – осторожно спросила Риба, запинаясь: голос отказывался повиноваться.
– Закрой глаза, – пробормотал он и прикрыл мозолистой рукой ее глаза, желая убедиться, что она послушалась. Риба снова услышала два щелчка.
– Открой глаза, – велел он, осторожно пригибая ее голову набок.
Риба послушно распахнула веки. Шахту снова освещали два белых конуса. Она вздохнула и облокотилась на Чанса.
– Прости, – сказал он, гладя усами щеку Рибы. – Я думал, ты поймешь, что я выключил свет. Не хотел ослепить тебя.
Его губы нащупали бешено бьющуюся на шее жилку.
– С тобой все в порядке?
– Да. – Теперь, когда в шахте вновь сиял свет, она чувствовала себя полной идиоткой. – Я просто никогда не видела ничего подобного, то есть совсем ничего не видела. Даже в самую темную ночь на небе появляются одна-две звезды.
– Так всегда бывает впервые, – объяснил Чанс, взяв Рибу за руку и ведя дальше в глубь шахты. – Через три дня после смерти матери отец взял меня в шахту и выключил лампы. Без предупреждения… а вокруг одна темнота, словно конец мира. Я вопил, не помня себя. Лак схватил меня и прижал к себе, пока я не замолчал. А потом врезал отцу, что было сил. В первый и последний раз я видел, чтобы Лак так обозлился на отца.
После этого я начал поклоняться Лаку. Неважно, как бы брат ни дразнил меня, когда я стал постарше, все равно он был моим идолом. Я всегда хотел отплатить ему добром за добро. Но когда это время пришло, я был в руднике. Лак умер, так и не узнав, что брат спешит ему на помощь.
Пальцы Рибы замерли в руке Чанса. Она хотела объяснить, заставить его понять, как сожалеет, как страдает за него, но любые утешения звучали банально. А единственные слова, которые могли бы согреть его душу, слова «я люблю тебя», были ему не нужны.
– Не нужно так грустно смотреть на меня, – пробормотал он, обводя ее губы кончиком пальца. – Это было двадцать лет назад. Давным-давно.
– Но все еще больно, правда? – тихо спросила она.
–Да.
– Тогда это все равно, словно только сейчас случилось. И повторяется снова и снова.
– Но теперь боль потихоньку проходит и не появляется так часто.
Чанс поднес ее руку к губам, целуя душистую кожу, и, только сейчас вспомнив что-то, испуганно охнул.
– Где твои перчатки?
– Я сняла их, чтобы почесать голову. От этого шлема все чешется.
– Вспомни о них, когда начнем копать, – хмыкнул он.
– Рада, что ты упомянул об этом.
– О перчатках?
– О том, что все-таки собираемся копать. Когда и где?
– Терпение – наивысшая добродетель.
– Скажи это своему зеркалу, – съехидничала она.
– Придется пройти еще несколько изгибов и поворотов. Твоим предкам не повезло – они неверно определили направление пегматитовой жилы. Часть неудач кроется в рельефе самой территории. Землетрясения печально известны тем, что после них бесследно исчезают самые богатые жилы, так что даже дьявол не сможет их отыскать.
– А в чем кроется другая часть?
– Невежество, – резко бросил Чанс. – Судя по виду этих тоннелей, здесь никогда не работал ни один настоящий горняк. Ну… может, один и был, да только давным-давно.
– Прадед Митчелл, – тут же подсказала Риба. – Или прапрадед? Так или иначе, семейная легенда гласит, что он был истинным закаленным шахтером из Южной Африки. Он и купил то, что потом превратилось в Чайна Куин, плюс права на разработки окружающей земли. Однако ему недолго довелось заниматься шахтой.
– Обвал?
Риба охнула, услышав, как небрежно Чанс говорит о возможности гибели в шахте.
– Нет. Холера.
– Да, вот уж правда, истинный шахтер, – пробурчал Чанс.
Плохая земля, плохая вода, плохие друзья, дурная удача.
– Я ничего не знаю о друзьях…
– Тихо!
Риба застыла, повинуясь не столько команде, сколько судорожному пожатию руки Чанса. Откуда-то из темноты слышался шорох множества песчинок, скользивших вниз по стене. Через несколько мгновений его хватка чуть ослабела.