28 
– Паула, ты хотела поговорить со мной? – решился он наконец на прямой вопрос.
– Хотела. Но вряд ли получится сегодня. Ты занят.
Гемран хотел возразить, что для нее свободен всегда, но промолчал. Из-за меня. Не хотел признаваться в ее власти над собой. Несколько часов назад в телефонной беседе со мной Вэнс называл девушку стервой. Теперь готов был повиноваться любому ее желанию. Очарование фэри действовало безотказно. Невозможно сопротивляться.
Нет, возможно. С ментальной помощью Даханавар.
Паула нахмурилась, когда почувствовала, как я «проясняю» разум ее жертвы. «Она бросила тебя, когда ты сильнее всего нуждался в ней. Ушла к богатому и благополучному бездельнику. А теперь, когда ты стал знаменит, явилась. Низкая, подлая, расчетливая тварь!» Эти слова звучали в голове Вэнса, произнесенные его собственным голосом. Неотличимые от его мыслей. Болезненные, отрезвляющие.
«Даханавар, что ты делаешь?! Зачем настраиваешь его против меня? Как ты смеешь вмешиваться?!»
«Смею! Оставь его в покое! Охмуряй кого-нибудь другого».
Казалось, лицо Паулы засветилось волшебным мерцающим светом, как жемчужина, извлеченная из раковины. Она стала немыслима хороша. Находиться рядом с ней и не желать ее стало невозможно. Это был ответ на мое грубое вмешательство в психику ее жертвы. Вэнс мысленно застонал. Его невыносимо тянуло к фэри, он был почти готов наплевать на свою гордость, но я «держал» Гемрана. Ради него самого.
«Один раз она уже предала. И сделает это снова. А ты никогда никому не прощал предательства».
Паула продолжала улыбаться и смотрела на него. Нежно, призывно.
Не знаю, чем, в конце концов, закончился бы наш поединок. Но человек – поле битвы Даханавар и Фэри отступил первым. Не выдержал борьбы между гордостью и любовью.
– Паула, давай встретимся завтра. Дарэл, я позвоню тебе… Сегодня не могу.
Он выглядел измученным, как после концерта. Опустошенным. Накал яростных чувств в его душе не оставил ничего, кроме апатии. Вэнс ушел, не прощаясь, тяжелой походкой человека, несущего на плечах неподъемный груз. Не оглядываясь.
Мы с Паулой посмотрели друг на друга. В ее темных глазах заблестели злобные огоньки, словно открылись два черных окошка в болотной трясине. Лицо по-прежнему красиво, но, казалось, под гладкой кожей пробегают мелкие волны ненависти. Впрочем, я и сам, думаю, выгляжу не лучше.
– Не мешай мне делать мою работу, – прошипела фэри, гневно раздувая ноздри.
– Работу?!
– Он получит деньги, свободу, славу, бессмертие. Все, о чем может мечтать смертный.
– Я не понимаю, зачем вам Вэнс. Он же не соответствует эстетическому идеалу Фэриартос.
– Он невероятно талантлив и работоспособен. Это искупает недостатки его внешности. К тому же наша кровь даст ему привлекательность.
– А мне кажется, дело не только в интересах Клана. Он нужен тебе. Не так ли?
Паула высокомерно приподняла бровь:
– У меня тоже могут быть личные привязанности.
– Хочешь отомстить?
Она удивилась. Хотя внешне не показала этого. Фэри учат железной выдержке не менее строго, чем леди-даханавар.
– Что ты имеешь в виду?
– У него великолепный голос. Изумительный успех.
Пусть не мировая слава в веках, но вполне достаточно для живого человека. Деньги. Не миллиарды. Но хватает. Свобода. Слегка ограниченная, и все же есть. Он добился этого сам. Своими человеческими силами.
А ты струсила. Испугалась полуголодного существования и постоянной работы. Побежала к богатому благодетелю. Продала свою смертную сущность за теплый коврик и полную миску.
А теперь носишься, выполняя приказы господина. Забираешь человеческое счастье у других. Соблазняешь лег кой жизнью. Которая на самом деле безумно тяжела… Отвратительно тяжела и бессмысленна.
А ведь у тебя тоже был талант. Сколько лет ты уже не поешь?
Губы Паулы задрожали, но она крепко сжала их, зато в глазах заблестели слезы. Девушка стиснула кулаки, с трудом сдерживаясь, чтобы не влепить мне пощечину. Едва сдержалась. Можно было позлорадствовать. Но меня в ответ обдало такой жгучей душевной болью, что на секунду стало тяжело дышать.
Я сказал правду. То, о чем она старалась не думать, прячась за мысли о величии своего клана, о своем бессмертии, исключительности и красоте. Теперь передо мной стояла не обольстительная, уверенная в себе женщина, а девчонка с мокрыми ресницами, потерявшая саму себя. Настоящую. По глупости, опрометчивости или корысти, какая разница. Прежнего уже не вернуть.
28 
