24 
Часть игрушек Оливия поставила на полку, а часть положила на пол. Больше от скуки, чем из любопытства она сунула нос в ящик комода и увидела детскую одежду, тщательно завернутую в материю и для сохранности переложенную кедровыми стружками. В другом лежало шелковое бело-розовое одеяльце. Девочка потрогала его пальцем, ощутила какие-то смутные воспоминания, от которых стало горячо в животе, и поспешно задвинула ящик.
Вообще-то ей не разрешали ходить на чердак без разрешения и открывать ящики, сундуки и коробки. Бабушка говорила, что память драгоценна и что, когда Оливия вырастет, все это будет принадлежать ей. Когда вырастет, когда вырастет… А сейчас что?
Подумаешь, какая ценность! Просто куча старого барахла. Как будто она малышка, которая может что-то разбить или сломать.
А даже если сломает, что от этого изменится?
По крыше застучал дождь, как будто кто-то негромко забарабанил пальцами по столу. Она посмотрела в сторону маленького окошка, выходившего на поляну. И вдруг увидела сундук.
Сундук вишневого дерева, с овальной крышкой и блестящими латунными петлями. Он стоял под выступом и всегда был заперт. Она замечала такие вещи. Дедушка говорил, что у нее глаза, как у кошки. Когда Оливия была маленькая, эти слова смешили ее. Сейчас она этим гордилась.
Но сегодня сундук не был задвинут под карниз и не был заперт. Должно быть, бабушка что-то вынимала оттуда, подумала Оливия и беспечно шагнула к сундуку, не испытывая к нему особого интереса.
Она знала историю про ящик Пандоры и про то, как любопытная красавица открыла ящик и выпустила наружу все людские пороки. Но это совсем другое дело, сказала она себе, становясь перед сундуком на колени. Раз сундук не заперт, что случится, если она поднимет крышку и заглянет внутрь?
Наверняка там лежит какой-нибудь сентиментальный хлам, никому не нужная старая одежда или пожелтевшие от времени фотографии.
Но когда Оливия коснулась тяжелой крышки, у нее закололо кончики пальцев – то ли от тревоги, то ли от ожидания.
Сначала девочка ощутила запах, от которого у нее участилось дыхание.
Кедр, которым сундук был обит изнутри. Лаванда, которую дедушка выращивал на грядке у самого дома. И еще что-то. Чужое и знакомое одновременно. Хотя Оливия не могла определить, что это, ее сердце быстро и нетерпеливо застучало в ребра.
Покалывание в кончиках пальцев стало сильнее, а когда Оливия полезла внутрь, у нее задрожали руки. Там лежали сложенные в аккуратную стопку и завернутые в черную бумагу видеокассеты, на которых были проставлены только даты. Три толстых фотоальбома. Коробки разных размеров. Она открыла одну коробочку, очень похожую на те, в которых бабушка и дедушка хранили старомодные рождественские шары.
Там было несколько нарядных пузырьков, переложенных для сохранности пенопластом.
– Волшебные бутылочки… – прошептала она. Чердак внезапно наполнился низким и красивым смехом, мелькающими образами, экзотическими запахами.
«Когда тебе исполнится шестнадцать лет, ты сможешь выбрать тот, который тебе больше всего понравится. Но ты недолжна играть с ними, Ливи. Они могут разбиться. Ты порежешь руки или наступишь на стекло».
Мама наклонилась, ее мягкие волосы упали Оливии на щеку. Она лукаво улыбнулась и слегка брызнула духами на шею дочери.
Запах. Мамины духи! Оливия снова нагнулась и глубоко вдохнула запах матери.
Потом она положила коробочку и достала первый альбом. Он был тяжелый, неудобный, и девочка пристроила его к себе на колени. В доме не было фотографий ее матери. Оливия помнила, что когда-то они были, но давно исчезли. Альбом был битком набит ими. Вот она совсем молодая. Она с тетей Джейми. Она с бабушкой и дедушкой. Улыбается, смеется, смотрит в объектив и корчит рожи.
Она перед домом, в доме, в лагере и на озерах. С дедушкой, у которого волосы не серебряные, а золотые, и с бабушкой в нарядном платье.
На одной из фотографий мама держала малыша.
– Это я, – прошептала Оливия. – Мы с мамой… – Она перевернула еще пару страниц, жадно изучая каждую фотографию. А потом они внезапно кончились. Она видела на страницах отметки, оставшиеся от вынутых снимков.
Она нетерпеливо отложила альбом и взялась за следующий.
Здесь не было фотографий. Только вырезки из газет и журналов. Ее мать на обложках «Пипл», «Ньюсуик» и «Глэмур». Оливия изучала их, ловя каждую черточку. У нее были глаза матери. Она знала это, помнила это, но видеть в них себя самое, узнавать их цвет, разрез и те же прямые темные брови…
24 
