102 
— Все хорошо, — пробормотал Вулф, трогая губами твердый бархатный сосок. — Я знаю, чего ты хочешь. Я тоже хочу этого.
— Ты тоже?
Вопрос Джессики вынудил Вулфа поднять голову, хотя ему не хотелось отрываться от ее груди.
— Разве тебе это не ясно? — шепотом спросил он.
— Не вполне.
Щеки Джессики были пунцовыми не только от зари, но все же она заговорила. Желание узнать было не меньше, чем жажда наслаждения.
— Если ты ласкаешь меня, ты даришь мне солнце, — начала она.
Взгляд Вулфа был многообещающим и жарким, как и его улыбка.
— Я надеюсь, что так… Мне нравится наблюдать тебя в истоме.
— Но я не знаю, как подарить солнце тебе!..
Некоторое время Вулф молчал. Он не мог говорить. Его сердце готово было вырваться из груди.
— Ты хочешь узнать, как это делается?
— А это возможно? Я могу подарить тебе солнце?
— Это не только возможно. Это чертовски просто… Одна мысль о твоих руках… — Дрожь желания пронизала Вулфа.
— Мои руки? Где, как, Вулф? Научи меня!
Искушение было огромное. Он провел много времени, пылая огненной страстью к Джессике. Он не верил, что в состоянии выдержать прикосновения ее рук, не теряя контроля над собой. И в то же время не мог примириться с мыслью о том, что оттолкнет Джессику в тот момент, когда будет испытывать величайшее наслаждение.
— Моя реакция может… быть неприятна тебе, — сказал он просто. — Тебе не следует это делать. Несмотря на жалобы, ни один мужчина еще не умер от неудовлетворенного
желания.
— А разве моя реакция тебе неприятна? — спросила Джессика с любопытством.
Его улыбка была медленной и ленивой, однако глаза засветились воспоминаниями.
— Нет ничего прекраснее тебя в момент наслаждения.
Руки Джессики скользнули к волосам Вулфа, притянули голову для поцелуя, которому он научил ее и от которого у них обоих кружилась голова. Он ответил ей столь горячо, что это возбудило ее не меньше, чем ласка груди.
— Научи, как заставить тебя гореть, — выдохнула она.
Вулф снял ее руки со своих волос, поцеловал ей ладони, довольно свирепо куснул кожу между пальцами и продолжительно вздохнул.
— Я думаю, нам лучше двигаться не спеша. В этом случае мы можем остановиться в любой момент, когда ты пожелаешь. — Вулф посмотрел на нее проницательными, ясными глазами. — Я так думаю, Джесси. Меня пугает даже мысль о том, что что-то может показаться тебе… противным.
Слезы блеснули в глазах Джессики, когда она еще раз поняла, как тяжело ранила Вулфа, в гневе сказав, что он ей отвратителен.
— Никогда, Вулф! Ты не можешь быть мне противным!
— Держу пари, что кое-что может потрясти тебя, — произнес он сухо.
Она улыбнулась дрожащими губами.
— Мой дорогой Вулф, ты уже потряс меня до глубины души.
Черные брови Вулфа поднялись в немом вопросе.
— Всякий раз, когда ты касаешься меня, я испытываю потрясающее удовольствие!
Вулф с силой втянул в легкие воздух.
— Это правда, Джесси?
Она протянула ему руку, чтобы он увидел дрожь.
— Это не от страха или отвращения. Это происходит всякий раз, когда ты касаешься меня или когда я вспоминаю твои прикосновения.
Вулф осторожно поднес руку Джессики к губам и нежно поцеловал ее.
— Почему бы тебе не коснуться меня там же, где мои руки приятны тебе? — предложил он.
Джессика припрдняла голову. Хотя простыня прикрывала, начиная от талии, нижнюю половину его тела, нельзя было не увидеть, что он являет собой эталон мужской красоты и мощи. Когда она заглянула в его внимательные глаза, он улыбнулся чувственной и шаловливой улыбкой.
— Думаю, здесь есть маленькая проблема. — Ее лицо слегка зарумянилось, она кашлянула, чтобы прочистить внезапно охрипшее горло. — И даже не маленькая, а… очень даже большая.
— Что же это за проблема?
Дразнящая ленивая улыбка Вулфа подействовала на Джессику так, как если бы он стал гладить ее. Это было и приятно, и одновременно вселяло некоторое беспокойство.
— Ты человек с орлиным зрением, когда смотришь через дуло ружья, — пробормотала она. — Но, боюсь, ты несколько слеп, когда речь идет о предметах более близких.
— Как это понять? — спросил он, наслаждаясь густым румянцем смущения на ее щеках.
— А еще называешь невинной меня. Разве ты не знаешь, мой Вулф? Мы не везде одинаковы, и поэтому мне трудно выполнить твое предложение.
102 
