92 
— Погоди-ка минутку! — воскликнула Кайла. — Ты что же, не слушала, что я тебе рассказывала?
— Я слышала всю твою пронизанную жалостью к себе историю до последнего слова.
— И это все, что ты можешь мне сказать?
— Именно так. Если ты ожидаешь, что я сяду рядом с тобой и буду сетовать на то, какой Тревор Рул мерзавец, то тебя ждет большое разочарование.
— Но он такой и есть! Я же только что объяснила тебе…
— Да-да, объяснила. Как он очнулся в военном госпитале на чужбине, полуслепой, полупарализованный, не уверенный в том, выживет ли он или умрет, а если и выживет, то его ожидает участь быть прикованным к постели без способности ходить, заниматься любовью и иных подобных привилегий, доступных любому мужчине. Он очнулся и узнал, что все его товарищи погибли при взрыве, организованном группкой фанатиков, а он каким-то чудом выжил. Но для такого бесчувственного типа, как наш Тревор, это совсем не имело значения.
В голосе ее звучали легко различимые презрительные нотки.
Задетая сарказмом подруги, Кайла сказала:
— Ладно, признаю, физически ему пришлось несладко.
— Ох, не стоит преувеличивать, Кайла.
— Хорошо, ему было чертовски плохо. Но как насчет писем? Он прочел их и выучил наизусть, как какой-то извращенец!
— Просто чудовищно! Да как он мог так поступить? Даже Ван Джонсон никогда не допускал подобных сантиментов в своих фильмах. Ты только представь Тревора, занимающегося столь низким делом. Вообрази, что у него достало мужества полностью изменить свое будущее, чтобы находиться рядом с женщиной, написавшей эти письма. Страшно подумать, что этот мужчина с таким трудом устроил встречу с тобой, близким ему по духу человеком, хотя мог заполучить любую женщину, какую только пожелает, стоило лишь поманить ее пальцем и приглашающе улыбнуться. Он был настолько неблагопристоен, что не стал заманивать тебя в постель, а прежде женился на тебе!
— Из жалости, — натянуто произнесла Кайла в ответ на резкую отповедь подруги. — Только чтобы рассчитаться со мной за смерть Ричарда, в которой считал повинным себя.
— Это чтобы его сочли мучеником. Любой другой мужчина на его месте нанес бы тебе краткий визит, выразил бы сожаление по поводу того, что он жив, а твой муж покоится в земле, предложил бы свою помощь и, возможно, деньги, а когда бы ты от всего отказалась, убрался бы восвояси с чувством выполненного долга. Но только не Тревор. Нет, нет и нет. Без сомнения, он хотел, чтобы его все называли не иначе как благодетелем. Итак, он приехал сюда, познакомился с тобой, женился на тебе, взял на себя заботу об Аароне, выстроил дом, которому позавидовал бы сам Рокфеллер. — Бэбс покачала головой, укоризненно цокая языком. — В самом деле, ну что за низкий, невозможный тип? Настоящая крыса.
— Ты считаешь, что это не низкий поступок — отдать квартал, где жили мои родители, под снос? — гневно вскричала Кайла. — И продать их дом?
— Вот истинное деяние, достойное порицания, — ответила Бэбс, театральным жестом прикрывая глаза руками и изображая ужас. — Он проделал за них всю грязную работу, чтобы они ни о чем не волновались. Он выручил за дом самую лучшую цену и помог им осуществить мечту, к которой они стремились долгие годы. Да у этого мужчины нет сердца! А как он с Аароном обращается — это же просто ужас. Разве он не знает, что не все биологические отцы относятся так хорошо к своим детям? Если он хотел стать ребенку настоящим отцом, ему следовало бы ругать его, пренебрежительно относиться, быть нетерпеливым.
— Бэбс, хватит. Я уже не знаю, куда деваться от твоих комментариев. — Кайла потерла виски. — Мне следовало бы предвидеть, что ты станешь его выгораживать.
— Выгораживать такого ужасного типа? Ни за что. Если бы я действительно хотела это сделать, то просто назвала бы тебя эгоистичной дрянью.
— Эгоистичной?
— Ты не узнала бы добро, даже если бы оно подошло к тебе на улице и дало тебе хорошего пинка под зад. Если бы я была на стороне Тревора, то не преминула бы заметить, что некоторые люди предпочитают счастью мученический венец.
— Прекрати немедленно!
— Потому что это безопаснее. Никаких рисков. Когда не любишь, нечего и опасаться потерь.
— Он просто ослепил тебя своим блеском, вот ты и читаешь мне нотации. Ты же сама с самого начала влюбилась в него.
— Точно. Всегда питала слабость к таким вот лакомым кусочкам с чувствительным сердцем.
92 
