104 
Последний вопрос прозвучал как удар хлыста. Дора прижала сумку к груди и заставила себя взглянуть ему в лицо. Джед не отвел глаз.
– Кое-что я чувствую. Я зол. Иди в ванную, Дора. Забудь обо всем хоть ненадолго. Дора устало отвернулась.
– Так не бывает. Так не может быть. Она тихо прикрыла за собой дверь. Через мгновение Джед услышал, как из крана побежала вода.
Он достал сигарету, зачиркал спичками и разразился потоком тихих ругательств.
Дора разочаровалась в нем. И оказалось, что ее мнение небезразлично ему. Наоборот, ему очень важно, как она смотрит на него, что чувствует.
Слишком важно.
Джед подошел к двери ванной комнаты, поднял руку, чтобы постучать… И, поняв, что ему нечего сказать, опустил руку. Слова бессмысленны. Необходимо действовать.
Он подошел к телефону и позвонил Бренту.
– Лейтенант Чэпмен.
– Это Джед.
– Что у тебя?
– Пара трупов. – Джед выдохнул дым и понизил голос:
– Шерман Портер, владелец аукциона, где Дора купила картину и собаку. Застрелен в собственном кабинете перед Рождеством. Можешь позвонить в местную полицию и уточнить детали.
– Диктуй.
– Эшворт Томас, торговец антиквариатом, убит во время ночной кражи со взломом примерно в то же время, что и Портер. Эшворт был на аукционе с Дорой. Купил фарфоровую статуэтку. – Джед сверился со списком. – Мужчина и женщина, около шестидесяти сантиметров высотой, в костюмах середины прошлого века.
– Ценная?
– Нет, ерунда. У меня есть список всей партии, кто и что купил.
– Ты не терял даром время, капитан. Читай, но помедленнее. Я давно не стенографировал. Закончив диктовку, Джед смял сигарету.
– Я был бы тебе очень признателен, если бы ты побыстрее проверил всех этих людей.
– Мог бы не просить.
– Весь товар прибыл из Нью-Йорка, предположительно, с распродажи старинного поместья, но женщина, которая сейчас заправляет аукционом, думает, что это просто хлам… не то, что она ожидала. У меня есть фамилия отправителя. Я сам загляну к нему завтра.
– Назови. На всякий случай проверим, чист ли он.
– Франклин Флауэрс, Бруклин. Как миссис Лайл?
– Ее состояние стабилизируется. Но она не вспомнила ничего, кроме того, что рассказала нам.
– Картина?
– Твоя бывшая подружка все еще работает над ней.
Ты здорово придумал поместить ее в дом твоей бабушки. – В голосе Брента послышались веселые нотки. – И твоя бабушка недвусмысленно приказала мне не торопить ее.
– Ты приставил к ним охрану?
– Круглосуточную. Пришлось задурить голову Голдмену, нажать на кое-какие кнопки. Ребята докладывают, что их потчуют птифурами и кофе с молоком. Я и сам не прочь подежурить там. Дай мне свой номер на случай, если появятся новости.
Джед прочитал номер, записанный на аппарате.
– На тебя давят?
– Справляюсь. Голдмен решил воспользоваться убийством Трейнора и дал интервью перед зданием суда. Лейтмотив: «Когда одного из моих людей убивают, я не могу успокоиться, пока убийца не предстанет перед судом».
– Мы бросим Ди Карло прямо в его объятия, – с отвращением сказал Джед.
– Если сможем найти его. Похоже, наш парень залег на дно.
– Значит, достанем его со дна. Я позвоню тебе из Нью-Йорка, Джед повесил трубку и закурил новую сигарету. Плеска воды больше не было слышно. Дай бог, Дора лежит в ванне с закрытыми глазами, отключившись от всех ужасов.
Дора действительно лежала в ванне. И действительно ее глаза были закрыты. Горячая вода и ароматические соли расслабляли ее тело, но ничего не могли сделать с ее мозгом. Словно наяву она видела полные слез глаза Элен Оулинг, слышала хриплый от горя голос Томаса Эшворта Третьего. Она не могла забыть миссис Лайл, бледную и хрупкую, окруженную медицинскими приборами.
И так же явственно она ощущала холодную сталь пистолета, прижатого к ее собственной груди.
Хуже того, в ее ушах все еще звучал бесстрастный голос Джеда, допрашивающего жертв, она видела его глаза, красивые синие глаза, лишенные всяких эмоций. Ни гнева, ни возмущения, ни сочувствия.
Может, это еще один вид смерти, думала она. Не чувствовать… нет, поправила она себя, не позволять себе чувствовать. А это еще страшнее. Гораздо страшнее. Стоять в стороне невозмутимым наблюдателем, не позволяя чужим страстям задевать тебя.
Может, все это время она ошибалась в нем? Может, его действительно ничто не трогает, ничто не может проникнуть сквозь тщательно возведенные стены бесстрастности и холодной объективности?
104 
