– Сама понимаю. Я что, похожа на дуру?
– Нет, но ты какая-то слишком уж честная. Лгать тоже надо уметь. Рассказывай все, как было – до того момента, как я влез к тебе в спальню.
– Это я и сама могла бы сообразить… Родни. – Но внутри все сжалось от одной мысли о том, что придется врать.
– Ты спала всего часа три. Вон, смотри, носом клюешь. Где у тебя чашки? – Он открыл дверцу шкафчика.
– Нет-нет, эти не бери, – замахала руками Миранда. – Достань фарфоровые чашки из буфета в гостиной.
Он удивленно поднял брови. Фарфор обычно достают для гостей, а не для своих. Еще одно открытие из жизни Миранды Джонс.
– Я отнесу две чашки. Уверен, что вам с отцом надо поговорить с глазу на глаз.
– Трус! – презрительно процедила она. Она аккуратно расставила на подносе чайник, чашки, блюдца, понимая, что злиться на Райана бесполезно. Расправила плечи, взяла поднос и пошла в гостиную, где перед камином сидел ее отец, в руках у него была маленькая записная книжка в кожаном переплете.
Отец очень красивый, подумала Миранда. Высокий, стройный, загорелый, с копной седых волос, словно излучающих свет. Когда Миранда была маленькой, ей казалось, будто отец сошел с картинки из сказки. Только он был не принцем, а волшебником – таким же мудрым и достойным.
Ей всегда отчаянно хотелось, чтобы отец ее любил. Катал верхом на плечах, сажал к себе на колени, подтыкал одеяло на ночь и рассказывал сказки.
Но Чарльз постоянно находился в отъезде, и девочке приходилось довольствоваться его ровным доброжелательным отношением. Никто не сажал ее на колени, никто не рассказывал сказок.
Отогнав прочь грустные мысли, она вошла в гостиную.
– Я попросила Родни оставить нас одних, – начала она с порога. – Ты, наверное, хочешь поговорить об этой краже.
– Да. Я крайне опечален, Миранда.
– Мы все опечалены. – Она поставила поднос на стол, села в соседнее кресло, церемонно разлила чай в чашки, как ее учили. – Полиция ведет расследование. Остается лишь надеяться, что они найдут бронзу.
– Да, это, конечно, сильно повредило репутации института. Твоя мать крайне обеспокоена. Вот и мне пришлось прервать раскопки в самый ответственный момент и приехать сюда.
– Тебе незачем было приезжать. – Она взяла чашку. – Делается все, что должно делаться в таких случаях.
– Очевидно, наша охранная система не на должном уровне. Ответственность за это ложится на твоего брата.
– Эндрю не виноват.
– Мы возложили руководство институтом на вас – на тебя и на него, – напомнил Чарльз, неторопливо помешивая чай.
– Он прекрасно справляется со своими обязанностями. В его классах самая высокая посещаемость, посетителей в музее заметно прибавилось, за последние пять лет заметно повысилось качество приобретаемых нами вещей.
Почему она должна защищаться и оправдываться перед человеком, который снял с себя обязанности по отношению к институту так же легко, как по отношению к собственной семье?
– Ты никогда не уделял много внимания институту, – ровным голосом произнесла она, зная, что раздражение не поможет. – Ты всегда предпочитал работы на раскопках. А мы с Эндрю отдаем институту все наше время и энергию. Тебе не в чем нас упрекать.
– Ив результате мы имеем кражу – впервые за много лет. Это не шутки, Миранда.
– Ну да, а наша работа на износ в расчет уже не берется.
– Никто не умаляет твоего энтузиазма. – Он отвернулся от нее и стал смотреть на огонь. – Однако с этим происшествием нельзя не считаться. А если учесть твою ошибку во Флоренции, то, согласись, мы оказались в сложном положении.
– Моя ошибка, – тихо повторила она. Как это похоже на него: употребить эвфемизм, вместо того чтобы назвать катастрофу катастрофой. – Во Флоренции я делала все, что от меня требовалось. Все. – Она вся кипела от возмущения, но смотрела на него бесстрастно, ибо иное поведение с отцом было попросту невозможно. – Если бы я могла увидеть результаты повторных тестов, сравнить их с моими данными, я бы определила, в чем заключалась моя ошибка.
– С этим ты должна обратиться к твоей матери. Но, как я уже сказал, она очень недовольна. Если бы еще не пресса…
– Я не имела дела с прессой. – Она встала, не в силах больше сдерживаться, делать вид, что она абсолютно спокойна. – Я вообще не обсуждала «Смуглую Даму» за пределами лаборатории. Господи, да и зачем бы я стала это делать?
Он помолчал, отставил чашку. Чарльз терпеть не мог всякие конфликты, проявление чувств, мешающих спокойной работе. Он видел, что в его дочери бурлило целое море эмоций, вот только не понимал, откуда они в ней взялись.