Однако он почему-то не сделал этого. Ему казалось, что отчасти это было продиктовано обидой. В глубине души осталась обида на слепую уверенность Линды в том, что он неудачник. Одно дело, если миссис Виттмейер считает пропащими семь лет, прожитые им в Нью-Йорке. Другое – когда Линда разделяет это ничем не оправданное мнение. Отчасти же ему, вероятно, просто не хотелось примешивать реальную жизнь к тому бурлящему наивному восторгу, который исходил сейчас от нее.
В конце концов, ему хотелось близости с женщиной, для которой он был просто Мэттом. Ему надоело быть Грантом Дейтоном, человеком, которого журнал «Тайм» назвал «самым новаторским и перспективным дизайнером наших дней». Слишком часто за последний год ему приходилось задавать себе вопрос, с кем занимается любовью женщина, оказавшаяся у него в постели, – с ним самим или с его репутацией. И если ему удастся снова обнять Линду, ему хочется быть абсолютно уверенным в том, почему она с ним.
– Я полагаю, что «Плейбрит» может остановиться на десяти тысячах, – сказал, он наконец.
Последовало изумленное молчание.
– Десять тысяч долларов? – прошептала Линда.
– Если Урчалки окажутся успешным проектом, «Плейбрит» заработает на них несколько миллионов. И я считаю, что они могут без особых проблем раскошелиться на десять тысяч.
– Если компания заработает несколько миллионов... – Линда пораженно замолкла. Затем облизала пересохшие губы и сделала вторую попытку. – Если «Плейбрит» заработает несколько миллионов, какой же я получу общий гонорар? – поинтересовалась она неожиданно тоненьким голоском.
– По меньшей мере пару сотен тысяч.
– Двести тысяч долларов?!
– Если эта сумма кажется тебе заниженной, то посоветую тебе учесть, что «Плейбриту» приходится тратить большие средства на производство и рекламу...
– Помолчи, – попросила она, откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. – Не говори больше ничего, Мэтт. Мне не хочется пока забивать голову фактами и цифрами. Я сейчас ощущаю себя в волшебном мире, словно Золушка на балу во дворце, а ты нарушаешь мои восхитительные мечты.
Он улыбнулся, выждал несколько секунд, а потом задал вопрос:
– А где же твой принц?
– Кто знает! Да и какая разница! Линда открыла глаза и насмешливо посмотрела на него.
– Мое воображение не затрагивает второстепенных деталей. Оно не идет дальше красивого платья, драгоценных украшений и кареты. Скорее всего остановимся на «порше» черного цвета. Как ты считаешь?
– Получается, что бедняга принц менее важен в сказке о Золушке, чем привыкли думать мы, мужчины.
Лицо Линды посерьезнело.
– Нет, важен, – возразила она. – Без принца не обходится ни одна сказка.
Прекрасно зная Линду, Мэтт осторожно принялся плести свои сети. Он предупредил ее всего за несколько минут до прибытия в отель «Вестин», что забронировал для ночлега всего один номер.
– В нем две огромные кровати, – поспешил успокоить ее он. – А мы будем находиться там совсем немного времени, только переночуем. Так что не стоит тратить деньги на второй номер, Линда.
Она не могла скрыть своей озабоченности.
– Мэтт, разве прилично нам ночевать в одном номере?
– Тебя беспокоит, что подумают твои родители? И что скажет миссис Виттмейер, если пронюхает об этом? – В нем снова поднялось раздражение.
– Нет, не это.
Он ответил ей подчеркнуто насмешливым голосом:
– Линда, я уже вышел из того возраста, когда вид женщины, оказавшейся в моей спальне, превращал меня в сексуального маньяка. Если тебе хочется узнать, нахожу ли я тебя желанной, ответом будет твердое «да». Я хотел тебя семь лет назад и хочу до сих пор. Очень хочу. И тем не менее в этой комнате ничего не случится сегодня ночью, если ты сама этого не захочешь.
Линда открыто посмотрела на него и откровенно призналась:
– Я знаю, поэтому и боюсь. Я себя боюсь, Мэтт, а не тебя. И всегда боялась.
На этот раз Мэтт просто онемел. Он был готов услышать от Линды что угодно, только не такое честное признание. Тут он просто растерялся.
Юрист Барри Лендел с приветливой улыбкой встал им навстречу. Он ждал их в небольшом конференц-зале. Его явно поразила красота Линды, и Мэтт ощутил легкий прилив гордости, когда Барри – прожженный манхэттенский жук, считавший Бруклин краем цивилизованного мира, за которым начинаются населенные дикарями земли, – засуетился так, что едва не упал, провожая Линду до кресла.