В таком оцепенении она прожила всю последнюю неделю, поселившись в квартире Рамона, помогшего ей не отступиться от своего намерения, поддержавшего ее в момент внутреннего разлада.
Ей было за что благодарить его. Но она больше не была собой. Она не жила…
Угрюмо и напряженно, сиротливо и безразлично влачила она себя сквозь изнуряющее одиночество, хотя и понимала, что и при Хоакине была не менее одинокой.
Умом сознавая правильность своего поступка, сердцем Кассандра не умела быть мудрой и справедливой. И, пожалуй, этот разлад убивал ее сильнее перемен в жизни. В мечтах она устремлялась назад, в те времена, которые теперь рисовались ей бесконечно счастливыми.
На каждый внутренний порыв стряхнуть с себя эту апатию она отвечала вздохом глубочайшей усталости и безучастным взглядом. Попытки Рамона взбодрить гостью тоже не увенчались успехом. Он лишь верил, что верный лекарь время сделает свое дело, на это и уповал, чутко обращаясь со своей подопечной.
Но каждое утро Кассандра переживала один и тот же кошмар пробуждения, когда с новой силой сознавала, как далеко она от Хоакина, что не увидит его черного пронзительного взгляда, который неизменно прожигал ее насквозь. И эти мысли пронимали ее до дрожи, до слез отчаяния, до пустыннического безмолвия.
И только часы сна оставались ее отрадой. В них она по-прежнему жила в окружении его виноградников на вершине облюбованного солнцем вечнозеленого холма. В доме, в который Хоакин возвращался каждый вечер, расслабив узел галстука, расстегнув ворот рубашки. Таким она ждала его каждый вечер, таким он и являлся в ее снах. И она вновь могла делить с ним постель, дарить ему свою любовь, упокоиться в его объятьях, ловить мгновения его ласковости. И настолько живо это было в ощущениях, что, казалось, кожа горит от его неистовых поцелуев и тело ноет от бурных метаний.
Так за минуту до пробуждения она была самой счастливой женщиной на свете.
Тем горше было осознание яви.
Кроме того Кассандру мучило, угнетало, терзало то обстоятельство, что все же именно она бросила любимого. Ей стало казаться, что был какой-то шанс, который она упустила, стали представляться возможности, на которые стоило уповать. Она тосковала по Хоакину настолько, что готова была обречь себя на его презрение ради возможности быть с ним. Ее воспаленный рассудок рождал столько допущений, уступок и компромиссов, о которых человек в своем уме и с чувством собственного достоинства и слушать бы не стал.
А ведь только этим Кассандра и коротала время до очередного сладостного сна.
Женщина бесцельно бродила по квартире
Рамона в убийственной тишине и представляла, как много она могла бы стерпеть от Хоакина, лишь бы осязать его ночами.
Кассандра вздрогнула, когда услышала шум машины Рамона. Вскоре она услышала стук в дверь и пошла открывать, полагая, что Рамон забыл ключ от квартиры.
Кассандре нравился Рамон. Она заставляла себя быть ему благодарной, понимала и ценила все его бесчисленные попытки помочь ей свыкнуться со своей участью, выбраться из этого тупика. Но и в этом она не могла сохранять целостность. Порой она ненавидела Рамона изза того, что он не желает понять всей глубины ее зависимости от Хоакина. Тогда она усматривала в нем зависть Каина. Женщина старалась изо всех сил сдерживать себя, чтобы не выдать этого постыдного подозрения.
Она знала, что от унизительного бегства к порогу дома Хоакина ее отделяет только терпеливый и добрый взгляд Рамона, его покой и душевное тепло, его бескорыстное стремление спасти человека…
Его глазами, она видела ту сторону правды, игнорировать которую было бы преступлением. Вместе с ним она начинала надеяться, что время все излечит, что наступит счастливый день, когда все связывающее ее с Хоакином отомрет и узы с собственной судьбой станут прочнее. Тогда она успокоится. Так говорил Рамон. Он был уверен, что Кассандра жаждет излечения.
Сама же Кассандра в этом уверена не была.
Она никогда не искала любви уютной. С юности она видела истинную любовь только жертвенной. Она и пошла за Хоакином, потому что он позволял ей отдавать себя всю. но он не потрудился познать ее, просто владел ею, как коллекционер старинных вин, заполняющий бутылками погреба вовсе не для того, чтобы однажды их распечатать.
Кассандра понимала все это. И тем не менее ее влекло назад к Хоакину.
Женщина представляла, как на рассвете откроет дверь его дома и войдет. Она будет сильной и непреклонной, потребует от него прямых ответов. Он либо сделает ее своей по закону, либо отпустит на все четыре стороны. Она полагала, что сможет сохранить хладнокровие, если вновь увидит его…