Особенно,... 
69 
У Евы не было слов для ответа, потому что она никогда не испытывала того, что испытывала сейчас.
Рено незаметно улыбнулся, потому что он знал, о чем она беспокоится.
— Так в чем дело? — спросил он снова.
И снова стал покусывать нежную кожу, слушая прерывистый шепот Евы.
— Я не могу… Я… не знаю…
Он поймал пальцами сосок и потянул за него. Ева издала хриплый стон, ее тело выгнулось, словно тетива. При этом движении Рено расположился более основательно на ее ногах, но все еще не так, как ей того хотелось. Она сжала ладони от разочарования. Она изгибалась под ним, умоляя его дать ей желаемое.
— Раздвинь ноги, — прошептал он.
При этих словах он сдвинул свои бедра таким образом, чтобы лишь коснуться пылающей плоти. Это заставило ее вскрикнуть. Она пошевелилась, умоляя о продолжении сладостного насилия.
— Еще, — проговорил он хрипло. — Дай мне увидеть, как ты желаешь меня.
Ева снова пошевелилась.
— Еще, gata. Ты видишь, как тебе этого хочется. Приподними колени…
Она выполнила просьбу Рено, раскрыв ноги таким образом, чтобы он свободно лежал между ее бедрами. Он стал медленно дразнить ее соски, любуясь ею в тот момент, когда дотрагивался до чувствительных розовых пирамидок.
— Да, — сказал Рено, когда Ева невольно приподняла бедра ему навстречу, — вот так. Покажи мне, что ты хочешь меня.
Сладостных мучений, которые причиняли руки Рено ее груди, Еве было уже недостаточно. Она металась, горячечно водила головой, бедрами, ища разрядки.
— Рено, я… — Ева закусила губу. Трепет пробежал по ее телу.
— Я знаю… Я вижу…
Легко сдвинув ткань панталон, пальцы Рено скользили по незащищенным девичьим тайнам, лаская шелковистую поросль и упругие лепестки, не касаясь лишь одного.
— А теперь и ощущаю, — сказал он грудным голосом.
Ева задохнулась от страха и страсти, осознав, что лежит перед Рено в совершенно откровенной, беззащитной позе.
Рено отыскал и осторожно сжал нежный набухший бутон, который трепетал от желания. Ева испытала такой взрыв удовольствия, что вскрикнула и погрузилась в сладостную истому.
— И еще раз так, — прошептал Рено, очерчивая большим пальцем круг возле бутона, дразня и разжигая его.
Ева прерывисто застонала.
— Дай мне почувствовать твое удовольствие, — прошептал он. — Сейчас.
Рено коснулся бутона, и она подарила ему то, о чем он просил.
— Ты словно родник, который начинает фонтанировать от одного лишь прикосновения, — шепотом произнес Рено.
Его пальцы возобновили ласку, вызвав новую волну наслаждения.
— Мне это нравится, gata. Это слаще всего на свете.
Его пальцы блуждали по нежным тайнам, легко касаясь кончиками атласной горячей плоти.
Сладостные токи пронизывали все тело Евы. Она не заметила, в какое мгновение произошла подмена пальцев чем-то иным. Она знала лишь то, что он не касается одного места, которого должен коснуться. Ева провела ногтями по спине, словно умоляя его о чем-то важном.
Рено сожалел, что рубашка не давала ему возможности в полной мере ощутить ее коготки. Он улыбнулся и снова стал дразнить Еву, описывая круги возле нежного узелка, но не трогая его. Ева снова пустила в ход ногти, и Рено засмеялся тихим горловым смехом, несмотря на остроту собственного неудовлетворенного желания.
Рено почувствовал энергичное движение девичьих бедер под собой, и это отдалось сладостью во всем его теле. Он не знал ни одной женщины, которая так желала бы его, пылала бы такой страстью. Самые легкие прикосновения его пальцев тотчас же вызывали бурный отклик. Он наслаждался этой необузданной страстью, купаясь в ее опаляющем жаре, и его тело сотрясалось от желания.
Но как Ева ни призывала его, как ни умоляла о новых прикосновениях к сокровенной плоти, он ускользал от нее.
— Почему? — спросила она в недоумении.
— Я хочу услышать, как ты попросишь меня об этом.
Ева застонала от нетерпения и потянулась к Рено, но он лишь коснулся ее.
— Еще, — сказала Ева, дрожа.
Рено дотронулся до возбужденной, пылающей плоти.
— Сильней, — ее голос прервался. — Сильней же!
Она стукнула кулачком по плечу Рено, стремясь скорее прикоснуться к огню, который удалялся, едва лишь она приближалась к нему.
— Этого мало, — проговорила она, сердясь.
— А что если я скажу, что это — все?
— Нет! Должно быть больше!
69 
