— Думаю, твоя новая фигурка будет смотреться потрясающе в любом наряде. Она прекрасна.
Он опустил руки ей на живот и бережно погладил его, прежде чем перейти к ласковому ощупыванию ее бедер сквозь юбку. Дженни всхлипнула и попыталась развернуться. Кейдж позволил ей это сделать, однако, повернувшись к нему лицом, она вовсе не получила свободы. Напротив, это сделало ситуацию еще более пикантной.
— Мне надо идти, Кейдж.
— Позже. — Он отодвинул носом в сторону прядь ее волос и весь отдался ублажению ее розового ушка.
— Уже очень поздно, — прошептала она, почувствовав влажное прикосновение его языка. — Я уже давно должна быть дома.
— Позже.
Когда он произнес это слова прямо в ее приоткрытые губы и прильнул к ним в жарком поцелуе, ее сопротивление было забыто. Он уперся руками в шкаф с документами и склонился над Дженни, тесно прижавшись к ней всем телом. Потом он чуть отпрянул назад и снова нагнулся к ней поближе, совершая некие поступательные движения по направлению к шкафу. Каждый раз, когда его тело касалось ее, она ощущала, будто всю ее пронзал электрический разряд.
Добравшись руками до ее шеи, он сжал Дженни в объятиях и поцеловал долгим, глубоким поцелуем.
— Ой, Кейдж, нет, — попыталась она слабо возразить, когда ей наконец-то удалось глотнуть воздуха. Это был потрясающий, умопомрачительный поцелуй, которому она оказалась не в силах сопротивляться.
— Почему нет?
— Потому что это нездорово.
Он слегка потерся о нее своим телом, даже не намекая, а прямо утверждая обратное.
— А мне так совсем не кажется.
Доказательство вполне здорового состояния его организма коснулось нежного треугольника между ее ног.
— Мы не должны… — Кейдж прижался к ней снова, и она простонала, несмотря на свои похвальные намерения никак на него не реагировать: — Мы не должны заниматься этим здесь, в твоем рабочем кабинете.
— Как насчет моего дома?
— Нет.
— Твоей квартиры?
— Нет.
— Тогда где?
— Нигде. Мы не должны этим вообще заниматься.
В последнее время каждый его поцелуй напоминал ей о ночи, проведенной с Холом. Поцелуи Кейджа пробуждали в ней изумительно живые воспоминания. Казалось, братья целовались с одинаковой страстью, их ласки действовали так же возбуждающе. Однако, странным образом, отвечая на поцелуи Кейджа, она чувствовала, что предает Хола. Неужели она так же дрожала в его объятиях, как дрожит сейчас, всякий раз, когда ее касается Кейдж?
— Дженни, пожалуйста.
— Нет.
— Я изнемогаю. Я не был с женщиной с тех пор, как… — Он с трудом остановился, едва не сказав: «С тех пор, как занимался любовью с тобой». Однако ему вовремя удалось поправиться: — С тех пор… очень долгое время.
— И чья в этом вина?
— Твоя. Я не хочу никого, кроме тебя.
— Отправляйся к одной из твоих старых пассий. Уверена, тебе удастся отыскать послушную дамочку. — Она умрет, если он так сделает. Каждый день у нее буквально перехватывало дыхание при мысли о том, что Кейдж устанет проводить с ней столько времени и вернется к своей легкой и свободной жизни. Она просто не могла поверить в свое счастье. — Или иди попытай счастья в супермаркете.
— Пригласи меня сегодня вечером.
— Нет.
— Ты живешь в своей новой квартире уже три недели, а я был приглашен ровно два раза.
— И это в два раза больше, чем ты заслуживаешь. Ты оставался слишком долго и вел себя неподобающе. — Господи, пусть он прекратит так целовать ее шею. Боже, ей было так хорошо. — Люди часто видят нас вместе, уже пошли разговоры.
— А что им еще обсуждать? Сейчас не футбольный сезон.
— Неужели ты не понимаешь? Когда моя беременность станет очевидной, все решат, что… — Она не закончила.
Кейдж поднял голову и внимательно на нее уставился:
— Что же все решат?
— Что это твой ребенок, — ответила она, уткнувшись в воротник его рубашки, не в силах взглянуть ему в глаза.
— И что в этом такого ужасного? — Его голос звучал так же серьезно и эмоционально, как и ее.
— Я не хочу, чтобы тебя обвиняли в том, к чему ты на самом деле не причастен.
— Я скорее склонен рассматривать это вовсе не как обвинения. Я почту за честь быть отцом твоего ребенка.
— Но это неправильно, Кейдж.
— Меня часто обвиняли в том, что я на самом деле не совершал. Люди всегда будут думать по-своему. Если уж все так решат, сложно будет переубедить их в обратном.