17 
– Почему бы тебе не выйти на крыльцо и не сесть в кресло-качалку? Сдается, в доме больше не на чем сидеть.
– Но я прекрасно себя чувствую. Все в порядке. А сама она побелела как смерть, и глаза мягкого серого цвета, которые всегда чаровали его, широко раскрылись и потемнели. Кейд вырос в семье, где главенствовали женщины, и поэтому давно научился не суетиться и не тратить нервы на удовлетворение уязвленного самолюбия. Он просто отвернулся и снова открыл дверь.
– Здесь душно, – сказал он и вышел на крыльцо. Ей пришлось последовать за ним. До Кейда донесся слабый запах ее духов. «Жасмин», – подумал он и вспомнил о кустарнике, который почему-то расцветал только ночью в саду его матери.
– Наверное, непросто было тебе сюда приехать. – Он взял Тори за локоть, чтобы подвести к креслу-качалке. Она не вздрогнула, но едва заметно, хотя и решительно, отстранилась.
– Мне надо где-то жить, так почему бы не здесь? Напряжение не покидало ее. Ей не нравилась эта манера разговора. Никогда не узнаешь, что у мужчины скрывается за любезными словами и улыбками.
– Ты довольно долго пробыла в Чарлстоне. Здесь живется спокойнее.
– Я и хочу покоя.
Кейд оперся о железные перила. В ее словах звучит уязвленность. При всей ее деликатности в ней есть нечто резкое, она словно обнаженный нерв и остро реагирует на малейшее прикосновение. Такой она ему и запомнилась.
– Много болтают о твоем будущем магазине.
– Это хорошо. – Она едва заметно улыбнулась, но взгляд оставался серьезным и напряженным. – Болтовня означает, что в людях пробудилось любопытство, а оно заставляет их переступать порог.
– А в Чарлстоне у тебя тоже был магазин? – поинтересовался Кейд.
– Я была управляющей. Иметь свой – совсем другое.
– Да, это так.
«Прекрасные грезы» теперь принадлежали ему, и владеть имением действительно совсем другое дело. Он оглянулся на поля, где зеленые побеги тянулись к солнцу.
– Ну и как ты здесь все находишь, Тори, после столь длительной разлуки?
– Так же. – Она поглядела на него и добавила:
– Так же, да не совсем. Город возмужал.
– А я то же самое подумал о тебе. Ты выросла. Кейд заметил, как крепко она ухватилась кончиками пальцев за ручки кресла, словно боясь потерять равновесие.
– Взгляд повзрослел. Впрочем, у тебя всегда были особенные глаза. Когда мне было двенадцать, они сводили меня с ума.
Тори призвала на помощь всю свою гордость, чтобы выдержать его взгляд.
– Когда тебе было двенадцать, ты слишком озорничал с моим двоюродным братом Уэйдом и Дуайтом Фрэзиром, чтобы вообще меня замечать.
– Ты ошибаешься. Когда мне было двенадцать, – проговорил он медленно, – был такой период, когда я замечал все, что тебя касалось. Я все еще вижу мысленно тебя тогдашнюю. И чего ради мы притворяемся, что сейчас между нами не стоит она?
Тори рывком встала, сложила руки на груди и пристально посмотрела на поля.
– Мы же любили ее, – сказал Кейд, – мы ее потеряли, ты и я. И мы об этом – ни ты, ни я – не позабыли.
На плечи ее навалилась страшная тяжесть.
– В этом я тебе ничем помочь не могу.
– А я не прошу о помощи.
– Тогда чего же?
Он удивленно взглянул на нее. Она замкнулась снова.
– Я ни о чем тебя не прошу, Тори. Ты, наверное, этого ждешь от каждого, кто к тебе приближается?
Теперь она чувствовала себя увереннее и сильнее и, повернувшись, пристально взглянула на Кейда.
– Да.
За его спиной вспорхнула птица – быстрая серая молния – и села на ветку дикой шелковицы у болота. И Тори показалось, что птица щебетала долго, очень долго, прежде чем Кейд заговорил снова.
Значит, она забыла, как разговаривают в южной провинции, с длинными, томительными паузами.
– Жаль, – сказал он, и сердце у нее вдруг забилось. – Однако мне ничего от тебя не нужно, разве только время от времени переброситься дружеским словом. Дело в том, что Хоуп много значила для нас обоих. Утрата повлияла на всю мою жизнь. Мне не хотелось бы назвать леди обманщицей, но если ты, глядя мне в глаза, скажешь, что смерть Хоуп не повлияла на твою жизнь, мне придется это сделать.
– А какая тебе разница, что я чувствую? – Пальцы у нее онемели, ей хотелось растереть их, но она поборола искушение. – Мы друг друга не знаем. И никогда, по сути дела, не знали.
– Но мы знали ее, – возразил Кейд. – И, возможно, твое возвращение снова всколыхнет воспоминания. Но с этим ничего не поделаешь.
17 
