Империализм же московских большевиков пока, т.е. в 1927 г., занят внутренней войной и безнадежным старанием покорить страну. Однако занятость внутренняя может искать себе сил и во внешних завоеваниях. Но *не нужно забывать немецко-еврейского происхождения большевизма,* остающегося и обреченного всегда оставаться чуждым совокупности народов СССР (т. III, с. 358).
Человек есть "гроб Господень" - его надо освободить новыми крестовыми походами, и должно для этого возникнуть новое рыцарство, новые рыцарские ордена - новая интеллигенция, если хотите, которая положит в основу свою непреоборимую волю к действительной свободе, равенству и братству всех в человечестве (т. III, с. 10)".
Впрочем, и сам Солонович не стал отпираться, рассказывая следователю о своей жизни буквально следующее:
"После Октябрьской революции моя установка по отношению к советской власти была: принципиально не признал советской власти, как и всякой другой, но фактически считал невозможным и нецелесообразным вести против нее борьбу, так как такая борьба могла бы дать только победу буржуазии, ибо такова была общая ситуация и, в частности, положение самого анархического движения. Однако считал возможным и необходимым вести пропаганду анархических идей в легальных и лояльных формах. До 1919 г. я входил в Московский союз анархистов, а затем во Всероссийскую федерацию анархистов-коммунистов и анархистов. Состоял членом секретариата (кто входил в секретариат, кроме меня, я принципиально отказываюсь говорить)…
После смерти Кропоткина организовался Кропоткинский комитет, в который я вошел (других членов принципиально отказываюсь называть). Моя работа в Комитете заключалась в музейной деятельности - собирание средств при помощи подписных листов, пожертвований, выступлений публичных и пр.; в архивной - собирании биографических материалов, писании очерков, библиотечной работе; в организационной - организации анархической секции Комитета, научной секции, социально-экономической и литературной, причем сам я состоял в анархической и научной секциях. Наконец, была пропагандистская работа, которая заключалась в написании статей и в лекциях по различным вопросам, связанным с личностью, мировоззрением и отдельными идеями Кропоткина (…). Мои лекции, читаемые в музее Кропоткина, дома или по приглашению на какой-либо квартире, стенографировались анархическим кружком и потом давались мною читать желающим. Их задачей было показать, как от любого мировоззрения можно прийти к анархизму. Особенное значение здесь имели религиозно-мистические установки, так как они свойственны очень многим людям, и гораздо целесообразнее не суживать анархизм до одного частного типа мировоззрения, но расширить его, показать его совместимость с любым…".
Разгром московского Ордена тамплиеров и связанные с этим аресты во многом были обусловлены борьбой, которую развернули против Солоновича его противники во главе с видным анархистом А. А. Боровым. Стремясь во что бы то ни стало убрать Солоновича из Кропоткинского музея, Боровой не стеснялся в средствах, выставляя в печати Солоновича и Кропоткинский комитет как "цитадель реакции и черносотенства".
Апофеозом развязанной кампании против московских анархо-мистиков стала статья Юрия Аникста, опубликованная в 1929 году в парижском анархическом журнале "Дело труда":
"Преподаватель Московского Высшего Технического Училища по курсу математических упражнений, наследник покойного А. А. Карелина по "анархическим" и оккультно-политическим делам и организациям, Алексей Александрович Солонович, несомненно, талантливая и незаурядная личность. Внешнее безобразие придает энергии его внушения особую силу, особенно действующую на восторженных натур и женщин. Громадная активность, пропагандистская и организационная, искупает его организационную бездарность, окружая его постоянно видимостью организационного кипения, вереницей эфемерных организаций. Бесконечные ордена и братства: Света, Духа, Креста и Полумесяца, Сфинкса, Взаимопомощи и т.п., целая иерархия оккультных, политических, "культурных" организаций, посвященных Иальдобаофу и его альтер эго - архангелу Михаилу, феерией болотных огней вспыхивают на темных и извилистых тропинках его жизни…
Талант Солоновича своеобразен. Он пишет стихи. Но они никуда не годны по форме и их нельзя понимать: это какой-то набор звонких слов и образов. Он читает лекции и доклады, ошеломляет ими публику до одурения: столь они блестят эффектами остроумия, сравнений, неожиданных "новых" (хотя и вычитанных) взглядов и оборотов. Но как я ни пытался самое позднее на другой день после их произнесения узнать от его слушателей, о чем же говорил в лекции Солонович, ни разу ни один, несмотря на все потуги, не мог ничего, кроме внешних эффектов, припомнить…