Особенно,... 
115 
Потому что в августе она вышла замуж за Глеба.
В полдень она, Примус и Кроткий сидели на парапете Приморского бульвара, пили кофе «на троих» из всё того же Вадиного термоса и обсуждали, куда бы закатиться «обмыть» её замужество после занятий. Хотя и Евграфов и Коротков были на Полиной свадьбе.
Фамилию она не поменяла. Ей очень нравилась своя.
«Ну и переходы! – возмутится читатель. – Только была безумная влюблённость в Короткова, да и он не был безразличен. Только-только были такие отношения с Примусом, что уже можно было надеяться…» Да-да-да! Переходы. А вы себя вспомните в юности. Не помните? Не желаете вспоминать? А вот такая дура Полина Романова, чтобы возьми да и подробно расскажи. Впрочем, основная задача писателя такова, да. Вы правы. Удовлетворять любопытство читателя. Критики и литературоведы считают ещё, что в том или ином произведении непременно должна быть какая-то мораль. Не знаю, как там с моралью, но сам факт любопытства уже одним своим существованием заслуживает того, чтобы его удовлетворить. А с моралью как-то сами. И желательно не только без автора, но и – особенно! – без критиков с литературоведами. Сами-сами!
Кроткий. Чудесный, мужественный, красивый Вадим Коротков. Разумеется, он знал о Глебе. Ещё раньше того, как тот стал подвозить Полину на вызывающе алой «Тойоте». Просто мир тесен. А уж город – тем более. Тем более если этот город – Одесса. Кроткому было очень больно, но он был самым что ни на есть настоящим мужчиной, и выпячивать свою боль или опускаться ещё до каких-то там «выяснений отношений» и прочего – было не в его привычках. Точнее сказать – не в его принципах. Потому что привычки налаживания взаимодействий с малолетними домашними городскими девочками у него не было вовсе. Зажав в зубах кровоточащее эго, он продолжал ходить к Полине Романовой в гости, продолжал не приглашать её в кино-кафе и так далее. В общем, вёл себя как последний законченный дурак. Потому что всем умным давным-давно известно, что самая-самая квинтэссенция любви – это разговор. Хотя, с другой стороны, Примус только и делал, что говорил и говорил с Полиной обо всём на свете. Так что хрен его знает, что она такое – эта любовь. Возможно, что и разговор, и секс, и смех, и слёзы… И даже скандал – если к месту. И даже обида – если по делу. И даже измена – если это не измена любви. Но что для одного – не измена любви, то для другой – просто тупая банальная измена. Вот есть такие глупые женские особи, не могущие перенести тот факт, что некто (обобщённый образ самца) взял да и засунул эту самую главную самцовую штуку не в неё. Да-да, у Полины уже был Глеб. Но и у Кроткого была Ирка. И тут можно сколько угодно спорить о том, кем для него была Ирка, а кем для Полины был Глеб, и что первичнее – курица или яйцо, Ирка для Кроткого или Глеб для Полины, но всё это будут досужие бесплодные разговоры, потому что… Потому что в один прекрасный день (точнее – ночь) Кроткий переспал с Тонькой.
Как раз в одни из посиделок в «отдельную комнату» заявился Глеб. Кроткий и Примус, как вежливые мальчики, отправились восвояси, но только Вадя до «восвоясей» не дошёл, потому как заглянул к Тоньке выпить ещё по сто. Ну, или по двести. Толик Марченко был на вахте, а Кроткий был зол. Очень зол. Очень давно и очень сильно зол. На Полину. На Глеба. На Примуса. На себя. И вместо того чтобы воспользоваться богом данной второй сигнальной системой – языком – поговорить, покричать, признаться в любви или ненависти, предложить мороженое или замуж, он воспользовался совсем другим органом. Тем более что Тонька, как и было сказано ранее, была очень красива и вовсе не была против. Разумеется, наших второстепенных героев оправдывает тот факт, что оба они не воспринимали близость физическую как что-то из ряда вон выходящее. Скорее наоборот – в одном ряду с дружбой, преферансом и выпивкой. Секс для них был чем-то вроде дружеской развлекухи, отношений не портящей.
Тонька, не слишком хорошо разбиравшаяся в хитросплетениях взаимоотношений «Полина – Вадим» (да они и сами не слишком хорошо в них разбирались), тут же сообщила об этом незамысловатом, на наш взрослый и многоопытный взгляд, эпизоде своей соседке-подружке. Посплетничать, посмеяться и всякое такое. Тоньке простительно – она была старше Полины на десять лет, счастливее на талант «быть проще», и вообще – замужем, с детьми и собакой. После того как Полина не справилась с лицом и по щекам её покатились непроизвольные глупые слёзы, Тонька сперва испугалась, а потом расстроилась.
115 
