– Это ваша машина? – спросила она у Глеба.
– Полина, я никогда бы не предложил отвезти вас домой на чужой машине! Скорее бы уж поймал такси. Садитесь! – он галантно раскрыл дверцу с пассажирской стороны. Она поднималась так, знаете ли, вверх. Стараясь вести себя, как будто она в алых спортивных «Тойотах» за картошкой ездит и вообще, Полина шлёпнулась на сиденье. Назвала адрес. И далее за всю дорогу не произнесла ни слова.
Глеб не просто подвёз, а зарулил в арку двора. И выключил двигатель.
– Полина, я кретин, осёл и все остальные слова, какие вы только придумаете. Но я прошу вас, дайте мне ваш номер телефона.
– Ни за что!
– Тогда я буду ночевать здесь, у вас во дворе. И, кроме того, ну не будьте же ребёнком! Не дадите мне свой номер сейчас – я позвоню завтра утром старухе, она позвонит в деканат – и вуаля. А если вы не будете упрямиться, то завтра утром я вместо старухи позвоню вам – и мы поедем кататься по городу, и гулять по пляжам, и всё такое прочее…
– Вы забыли, что нас познакомила ваша бабушка? Вы же, насколько я поняла, терпеть подобного не можете. «Каких-то студенточек», – съязвила Полина.
– Вынужден признать – в данном конкретном случае гнусные условия задачи предполагают занимательное решение! Ну, Полина, прошу вас!
– Ладно! – неожиданно для себя смилостивилась Полина. Может, ей всё-таки понравился этот Глеб? Ну, хоть чуть-чуть?.. Опять же, «кататься по городу»! Последний раз она каталась по городу на, простите, мусоровозке в возрасте лет семи со своим двоюродным дядькой. А с тех самых пор ни разу не каталась по городу просто так. А только по делу или в гости. И очень редко – на машине. И уж точно никогда – на такой! – Телефон свой я вам пока не дам. Завтра утром, к десяти, подъезжайте… Нет-нет, не во двор, ни в коем случае!.. Подъезжайте на Чичерина угол Кирова. Но вам ещё раз придётся извиниться за ваше недостойное поведение!
– Полина, я готов извиняться перед вами всю жизнь! – пылко сказал Глеб и поцеловал Полине руку. Затем вышел из машины, раскрыл Полине дверь и…
– Уезжайте! Я не хочу, чтобы вы видели, в какой подъезд я зайду!
– Слушаюсь и повинуюсь!
Пару минут Полина постояла во дворе, чтобы прийти в себя, и лишь после этого поднялась домой.
Да, судя по всему, у Глеба не было таких проблем, как у Вадима. Он умел вполне естественно произносить все нужные молоденьким девушкам (да и зрелым женщинам, признайтесь!) вербальные конструкции. Всего каких-то пара лет разницы и… Или не в возрасте дело? В чувствах? Тоже вряд ли. В среде? В воспитании-окружении? В породе-природе? В алой спортивной «Тойоте» – супротив комнаты на троих в общаге? Автор не знает. А вы знаете?.. Да?! Тогда я вам сочувствую. Потому что…
Во многих знаниях многие печали
Тигр, выспавшись и ещё раз подкрепившись колбасой, решил, что такая жизнь слишком скучна для настоящего кота.
А он был самым настоящим котом, чтобы там ни вообразила о нём его милая, но бестолковая, как и большинство людей, новоявленная хозяйка. Как-то один старый кот с ушами, похожими на грязную кружевную салфетку, что свисала с тумбочки в комнате у «падлы Нельки», сказал ему по секрету, что для кота найти своего человека – ничуть не меньшее счастье, чем для собаки. Но собаки честнее котов и вовсе не так глупы, несмотря на существующее в кошачьем народе заблуждение-стереотип. «Запомни, для кота, как и для собаки, важен именно человек, а вовсе не дом!» – поучал ещё совсем не Тигра старый потёртый одноглазый кот, неизвестно почему питавший к нему привязанность, тщательно скрываемую от собратьев по подворотне. «Ну что такое дом без человека? Сам подумай, малец! Дом без человека – стены да крыша, не более. Дом без человека ещё страшнее подворотни, где те же стены и крыша, но иногда проходят сердобольные старухи – и тогда надо сделать вид пожалостнее. Из подворотни ты всегда можешь выйти на охоту – на зерновых складах порта водятся отменные толстые мыши, а портовые грузчики закусывают только первые пятнадцать минут, оставляя потом за собой солёно-сальный пир на газете. В подворотне ты хотя бы свободен. Если оно, конечно, тебе надо. Но, поверь, свой любимый человек куда круче свободы! Кому она нужна, эта свобода?! – Тут матёрый кот издал странное шипение, отдалённо похожее на человеческий вздох. – И вот он, свой любимый человек, куда важнее самих по себе стен и крыши, где никто не ходит и откуда частенько нет выхода! И ты медленно умираешь от голода и жажды. Доложу тебе, что супротив голода и жажды стая, с позволенья сказать, братьев, контролирующих гастроном «Барвинок» на Гарибальди, – просто-напросто кучка тополиного пуха! Я однажды испытал – и не пожелаю такого даже тому ротвейлеру, которому принадлежит лысый мужик, регулярно выпивающий в «Барвинке» свой полуденный стопарь! Как я выжил, будут знать только то вентиляционное отверстие и мои изодранные чуть не до кости лапы, малыш!»